Данную мысль хан сформулировал для себя следующим образом: «Пусть этот высокомерный дурак и дальше действует в соответствии с утвержденным султаном Селимом II планом ведения военной кампании. Он не дал мне использовать в сражении бывшую у него под командованием пехоту – держал в лагере не задействованными пятнадцать тысяч человек, не считая обслуги. Пусть теперь сам выводит их в Кафу. Они погибнут в степи, как погибли три года тому назад те турки, которые шли завоевывать Астрахань. У них тоже был утвержденный султаном план: прокопать канал между Волгой и Доном для проводки по нему судов с тяжелыми осадными орудиями. Тогда канал не прорыли, Астрахань не взяли, и практически все турки остались лежать мертвыми в безводной степи.
В следующий раз турки не будут пытаться отнять у меня Русь, которая уже как две сотни лет кормит мой народ. И неплохо кормит».
Девлет-Гирей снялся из лагеря настолько стремительно, что даже не взял с собой личные вещи и казну, поскольку они занимали вместе целых четыре тяжелые повозки.
Энвер-паше доложили, что татары бросают их на произвол судьбы только тогда, когда Девлет-Гирей со своей охраной покинул лагерь. Сначала главный турок пришел в ярость, но потом понял, что попал в ловушку и попытался спасти свое воинство. Он приказал будить всех пехотинцев, строиться в походные колоны и тихо уходить. Всю обслугу турки решили бросить в лагере. Даже имамов не захотели брать с собой, предоставив им самим решать, как добираться обратно до Истамбула.
Турецкий начальник был высокомерен, но не глуп. Он рассчитывал, что если ему удастся вовремя переправиться через протекающую недалеко реку Нара, а потом перебраться на правый берег Оки, то можно будет добраться до оставленной возле Сенькиного брода части обоза и пуститься вместе с ним в обратный путь к Кафе.
Наступил рассвет. Всю ночь лазутчики из числа казаков следили за передвижением противника, и теперь Воротынский знал, что ему делать.
Воевода Большого полка с тяжеловооруженными всадниками помчался вслед за уходившими отрядами конных татар. Казаков и немцев Фаренсбаха он отправил преследовать уходящую к реке Нара колонну турецкой пехоты. Хворостинина определил с пехотой взять штурмом лагерь противника, в котором еще оставалась турецкая обслуга.
Всадники Воротынского галопом пошли по следам отряда Девлет-Гирея. В часе езды от лагеря они встретили первый татарский заслон. Заслон отчаянно держался в течение часа, но был полностью вырублен русскими всадниками.
Еще один татарский заслон задержал русских воинов только на полчаса.
Однако разрыв во времени между движущимися верхом татарскими и русскими отрядами был в шесть часов, а кроме того, татары взяли с собой сменных лошадей. Это преимущество позволило Девлет-Гирею первому подойти к построенному турками под руководством Ибрагим-бея мосту возле деревни Дракино.
По прибытию к переправе, хан увидел, что мост сожжен отрядом вятичей, подплывших к нему на стругах. Вятичи поставили струги на якорь посреди реки и повели из них пищальный огонь по татарам.
Времени для того, чтобы захватывать русские струги, мешавшие переправе на другой берег, не было, и хан повел свои отряды дальше, вниз по течению Оки, к Сенькиному перевозу. Там он спокойно переправился на другой берег и ушел с оставшимися у него двадцатью тысячами всадников в направлении Перекопи.
Воротынский послал вслед за татарами сторожей, чтобы они следили, не вернуться ли кочевники и не станут ли грабить окраины Московского царства. Сил преследовать в почти три раза превосходящие по численности татарские отряды у русских не было. Люди были измотаны почти непрерывными двухдневными боями, многие были изранены, просто голодны.
Воевода Большого полка постоял некоторое время возле Сенькиного перевоза, давая людям и лошадям отдохнуть, оставил у брода тысячу всадников под командой командира полка Левой руки князя Репнина и вернулся обратно, к переправе возле Дракино.
Хворостинин поутру повел свою пехоту к лагерю противника. К удивлению, его воинам сопротивления никто не оказывал. Лагерь был абсолютно пуст.
Странно было видеть, как на том месте, где вчера толпились десятки тысяч людей, остались только лошади, верблюды да тысячи телег, наполненных продовольствием, военными припасами, оружием. На центральной площади лагеря еще гордо развевались на ветру турецкие и татарские знамена.
Наконец, стрельцы поймали одного человека из числа обслуги, который грабил шатер Девлет-Гирея. Стали его допрашивать. Иллиодор, которого Хворостинин взял с собой в качестве толмача, выяснил, что это грек, которого турки взяли недавно в плен при захвате ими острова Кипр.
Грек охотно рассказал, что основная часть обслуги разбежалась по окрестным лесам, а вся турецкая пехота пошла по направлению к реке. Еще он сказал, что в одной из палаток сидит турецкий имам и стережет священные книги. Этим имамом был баба Ширази.
Хворостинин велел отправить грека, а заодно и имама в гуляй-город.