Битва пророков

– Стойте! Стойте!

– Что, Великий Каган!

Он задумался. Все ждали от него каких-нибудь слов. Но он не знал – что говорить. Ситуация была глупой. Зачем он остановил палачей? Нужно что-то сказать, причем такое, что было бы уместно в этой ситуации. Уместно и значительно. Ведь он – Каган! Никто не должен усомниться в его решимости, в его правоте. Но как скрыть щемящую тоску, от которой хотелось выть? Как спасти этого человека, лежащего на кресте? Нужно взять себя в руки. Нужно стать Великим Владыкой! Он стянул со своей руки перстень с огромным рубином и протянул палачам.

– Приколотите его вместе с гвоздем к правой руке преступника. Я не расплатился с ним за службу!

   – Слава мудрому и справедливому Кагану!

   Он сел в седло и понуро тронулся к себе в ставку.

Казалось, что жара остановила все вокруг. Ни одна волна не плеснула на реке, ни одна травинка не качнулась на берегу, когда в ладонь Михаила вонзился первый гвоздь. Вначале было больно, потом, когда его уже вбили, стало терпимо. Тоже повторилось и с другой ладонью. Гвозди очень хотелось сэкономить плотнику. Он предложил прибить ноги одним гвоздем. Так и поступили. Вот это было действительно очень больно. В ногах нет мест, где бы можно было проткнуть мягкие ткани, не задевая кости. Там – сплошные кости. Это – не руки…

   О-о-о-о-ой, Господи, бо-о-о-ольно-о-о-о-а-а-а-а-й! Какая боль! Как терпеть? Как терпеть? Как терпеть? Как? Бог! Бог! Бо-о-о-о-о-о-г! А-а-а-а-а-а-а-а-а-аааааррррррр!

   Крест подняли и воткнули в яму. В ногах суетились люди, втаптывая вокруг основания креста его кровь в песок. Вот люди ушли. Он остался один. Над лагерем хазар, над Волгой, над кустами, над песками, под небом, под солнцем… Вокруг девяносто восемь таких же крестов с мертвецами. Вонь! Им уже не больно! Счастливцы! Боже, Боже как больно! Одиноко!

   Кто же поможет? Господи, Ты мне поможешь! Я знаю – Ты мне поможешь!

   Страшно болели раздираемые весом кисти рук. Казалось, что они сейчас не выдержат и оторвутся, как у Захарии. Не могут же они выдержать такую нагрузку! Слышно было, он чувствовал, как они трещали и рвались. Боже, какая боль! А-а-а-а-а-а-а-а-й!

   Он пытался облегчить нагрузку на кисти и приподнимался на ногах. Но там же гвоздь в раздробленных костях! Он врезался все выше и выше, разрывая ступни пополам! А-а-а! Господи, усыпи меня! Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь помогите! Приподнимите, подержите меня хоть несколько секунд, чтобы отдохнули рваные раны! Чтобы не страдала так живая, чувствующая плоть!

   Где же ты, Господи? Почему не помогаешь? У меня больше нет сил – чувствовать такую боль! Изволь, Изволь! Почему ты оставила меня? Почему не заберешь обратно? Позови Саню! Что же это такое вы делаете, а? Ну, зачем вы это делаете? Прекратите! Изволь, не оставляй меня-а-а-а-а-а!

   Видимо он потерял сознание. Потому что когда очнулся, солнце уже было в другой стороне. До вечера было еще долго. Лагерь жил своей жизнью. По Волге сновали какие-то суда, люди, не спеша, куда-то ходили, разморенные жарой. Сильно хотелось пить. Голова висела как-то на боку. Тело искривилось и низко опустилось. Колени неестественно согнулись почти до уровня прибитых ступней. Руки неимоверно вытянулись. Распятые люди, оказалось, не были похожи на привычное изображение Распятия. На самом деле распятые напоминают коленопреклоненного человека с воздетыми руками. Руки, чувствовалось, уже высохли там, где были прибиты. Завялились. Последняя влага из них ушла и сохранилась только где-то внизу. В скорченных, отекших ногах. Раны на ступнях тоже высохли. Как бы запеклись. На них сидело множество жирных мух. Дышать было тяжело. Рот не закрывался. Распухший язык, казалось, сильно увеличился и вывалился изо рта. На нем тоже кишели мухи, ежесекундно садясь и сгоняя друг друга. Страшно хотелось пить. Пить и дышать. Легкие умирали. Они горели. Они высохли. Это было очевидно. Они не могли существовать в таком положении. Грудная клетка почти не раздвигалась. Было больно дышать. Наверное, он скоро умрет. Все умирало. Кожа в ожогах и трещинах. Не проходила и жила только боль!

   Когда же, когда же она кончится, эта страшная, не прерывающаяся ни на секунду боль! М-м-м-м-м-м-м-м-м! Бог мой…

   Изволь, Изволь! Где ты? Изволь, Саня, я тут умираю! Один умираю! Я устал уже умирать! Не могу больше умирать! Вы же в силах это прекратить! Почему все оставили меня одного здесь, на вонючем берегу, среди вздувшихся, облепленных мухами покойников? Почему бросили? Почему я всем безразличен? Почему всем безразличны мои такие колоссальные, такие безразмерные ощущения, моя огромная боль! Почему никто из людей, которые ходят вокруг, не способны почувствовать, ощутить мою боль? Как же ее можно не почувствовать, не заметить, не услышать? Как же можно не заметить гору на своем пути? Ведь боли столько, что от нее стонет весь мир! Какие же вы люди – бесчувственные!