Битва пророков

– Вот замена тебе, Михаил. Ты с ними знаком? Я знаю, что не знаком. Ты никогда не был в Итили у Мордахея Рыжего. Они тебя не признали. Ты обманул всех. А говоришь – не обманывал.

– Ты сам меня вынудил. Я тебе говорил, что я свободный человек.

– Мне надоело с тобой препираться. Судить тебя будут русы. Да-да – твои дорогие русы! А ты надеялся, что я? Нет, я тебя прощаю, как не умеет прощать даже ваш Иисус. Узнай, как это больно – быть прощеным врагом и проклятым своими! Вот смотри, Михаил, как изящно я это сделаю! Я тоже кое-что умею! – улыбнулся он.

Через новых переводчиков он подозвал русов поближе. Подошли Ратко и несколько пожилых воинов. Каган потребовал, чтобы подошла и Венеслава. Он сорвал крест с груди Михаила и протянул его Ратко.

– Посмотри, мой друг, на это ужасное распятие. Не видел ли ты его где-нибудь раньше?

Ратко рассмотрел крест и вспомнил:

– У казненного мной черкаса был, кажется, такой же…

– Правильно, правильно! Ты можешь спросить у него самого – чей это крест?

Ратко повернулся к Беловскому.

– Это правда, Мишка? Это крест Тимофея?

– Да, вождь, это его крест…

– А теперь спроси у него – кому он устроил сегодня побег? – продолжал Каган.

– Его сыну…

– И последнее звено в цепи наших рассуждений – как и когда он появился среди русов? – торжествовал Каган.

Ратко вспомнил, что Беловского нашли в то же время, когда черные папахи изрубили отроков и старого Кукшу. Вождь недобро покосился на него, осененный догадкой.

– Так ты тоже был с ними? Ты – заодно с ними? Ты – предатель?!

– Нет, Ратко, я не предатель…

– Так почему же на тебе крест черкаса? Почему ты спасаешь его сына, который устроил резню наших людей? Как это объяснить?

Каган, которому исправно все переводили, поставил победоносную точку:

– Спроси у него еще про то, кем он приходится этим черкасам! Я узнал, что они – родственники!

– И это правда, Беляк?! – стальным голосом спросил Ратко.

Беловский не знал, что ответить, он понимал, что Каган хитро расставил капканы, и единственным выходом из данной ситуации была ложь. Но он не хотел врать вождю. Он не знал, что говорить. Тимофей для Ратко оставался тем самым презренным, лукавым убийцей отроков, недостойно торговавшийся за свою жалкую жизнь.

– Это правда? Что ты молчишь? Ты нам врал? Ты – предатель?

– Это правда, Ратко. Я действительно дальний-дальний родственник черкасам. Но это не то, что ты думаешь. Я – не предатель. Я не могу объяснить, ты все равное не поймешь, не поверишь… Каган клевещет…

Стоявшие вкруг русы закричали:

– Врет гадюка! Измена! Смерть изменнику!

Ратко схватил Михаила за волосы, достал меч и повернул его голову к русам.

– Убей его! Убей пса! – кричали русы. – Смерть предателю!

На него посыпались удары и полетели плевки. Ратко стоял, держа его за волосы, готовясь перерезать Михаилу горло, и ждал только, когда русы насытятся местью. Но Каган опередил:

– Подожди, вождь, не спеши! Он еще не сказал, куда он скрыл вашего врага – сына Тимофея. Нам нужно его вернуть на место – он указал на пустующий крест. – Кстати, вчера мы не распяли одного злодея. Он пытался бежать. Но его крест приготовлен и ждет своего христианина. Они же так любят кресты!

– Правильно! Любо! Любо! На крест шакала смердячего!

Михаила швырнули на землю и прижали голову ногой к песку. Он посмотрел из-под чьей-то подошвы и увидел охваченное ужасом лицо Венеславы. Ее огромные глаза сверкали от слез, приоткрытый, перекошенный от ужаса рот как будто бы стонал, но не было слышно. Не было слышно, но стонал громко, очень громко. Он не стонал, он кричал ураганом, срывающим крыши, вырывающим с корнем дубовые рощи шквалом. Беловский слышал ее, хотя не было слышно. Ее толкали, трясли за плечи, разбрызгивая из глаз драгоценные искры слез, показывали на Михаила пальцами, что-то ей говорили, убеждали, а она все кричала и кричала молча, не в силах оторвать от него небесных глаз. Михаил тоже улыбнулся ей глазами:

– Ангел-Венеславушка, не плачь по мне! Слезы твои – живая сила Руси. Окропила ты своими глазками всю ее. Нет в ней уголка неосвященного твоими святыми слезками.

Неизвестно как, но Венеслава все поняла. Она упала на колени, обняла его, прижалась и прошептала:

– Я не верю им, Мишенька!

Ее быстро оторвали множество рук и куда-то унесли. Стало одиноко, пустынно, холодно…

Он не слушал окружающее. Он думал о Венеславе и о том, как всего одна маленькая девочка своим присутствием может включить жизнь. Или выключить отсутствием. Вот ее увели, и жизнь сразу остыла. Сейчас она появится, и станет светло и радостно. Даже тут, в этом положении.