– Мой фюрер, возможно, ваши указания не доведены фельдмаршалом Боком до командующих армий, – заторопился с возражениями Браухич.
– Значит, Боку следует немедленно их напомнить! – словно мальчишке вычитывал Гитлер Главкому сухопутных войск. – Директивы издаются мной для того, чтобы они пунктуально выполнялись!
Начальник Генштаба сухопутных войск Гальдер не мог далее терпеть унижений своего непосредственного начальника. Он встал и громко сказал:
– Мой фюрер! Главком сухопутных войск не в состоянии проверить исполнение всех ваших директив в группах армий. И потом, есть легко раненные солдаты. Они могут…
Гитлер не позволил Гальдеру договорить:
– Вы, Гальдер, ведете речь о легкораненных, тогда как рейх нуждается в здоровой рабочей силе. Я повторяю – здоровой! – Фюрер метнул сердитый взгляд на начальника Генштаба сухопутных войск.
– Колонны здоровых военнопленных, мой фюрер, движутся в направлении Германии, – вставил реплику Йодль.
– Вчера вы докладывали мне об этом, Йодль, – не глядя на «главного оператора» вермахта, возразил Гитлер и тут же обратился к Кейтелю: – Фельдмаршал Кейтель, я прошу вас лично разобраться с этой неприятностью в Смоленске. Почему она стала возможной? В противном случае колонны пленных могут и не дойти до Германии.
Браухич и Гальдер недоуменно переглянулись между собой. Что за «неприятность» имеет в виду фюрер?
Кейтель имел обыкновение вставать, когда к нему обращался Гитлер. И теперь он встал:
– Мой фюрер, я прошу привлечь к расследованию событий в Смоленске и представителя командования ОКХ.
Гитлер, не раздумывая, согласился:
– Пусть это будет Хойзингер. Я не возражаю, Кейтель. Гитлер прошел к окну, резко повернулся к залу:
– Командование сухо путных войск ведет речь о лечении легко раненных пленных, а тут расстреливается пять тысяч здоровых солдат, которыми можно укомплектовать четыре-пять заводов рейха, остро нуждающихся в рабочей силе.
Загадочная «неприятность» для Браухича и Гальдера постепенно стала приоткрываться. Установившуюся было паузу нарушил генерал Йодль. Он пользовался особым расположением Гитлера и нередко, когда это не грозило неприятностями, позволял себе даже возражать ему:
– Мой фюрер, я считаю, что Кейтелю не следует лететь в Смоленск для расследования причин расстрела военнопленных. Никакой крамолы со стороны командования группы армий «Центр» в этом факте нет. Несколько затаившихся комиссаров спровоцировали массовый побег на узкой городской улице, и это вынудило конвойную охрану применить оружие. Следует запросить от фельдмаршала фон Бока подробный доклад по поводу случившегося и тем исчерпать сам вопрос.
Гитлер крадучись приблизился к генералу Йодлю.
– Вы, Иодль, сознательно преуменьшаете ущербность происшедшего. Я допускаю расстрел трех-четырех сотен смутьянов, но пять тысяч – это недопустимо. Из шестисот тысяч пленных, взятых под Киевом, до рейха дошло менее пятидесяти тысяч. Еще один призыв рабочих в вермахт – и на заводах некому станет работать.
Тон разговора Гитлера стал уже другим. На смену назиданию и угрозе пришло рассуждение, попытка замять дело компромиссом. Чувствуя податливость фюрерa, Йодль умело расставлял акценты, толкал к новым решениям.
– Пять тысяч пленных, мой фюрер, тоже не решат проблему. Но подобные рецидивы следует исключить из практики войск. ОКВ подготовит от вашего имени строгий приказ о порядке перемещения военнопленных, а командование сухопутных войск обеспечит его пунктуальное исполнение.
– Ваше предложение, Йодль, безусловно, импонирует мне, и, как Верховный Главнокомандующий, я его утверждаю. Фельдмаршал Кейтель остается в Главной Ставке…
В ночь на 8 августа наши самолеты нанесли первый бомбовый удар по Берлину. И далее налеты продолжались вплоть до 4 сентября, потому что ни Главком ВВС Геринг, ни ПВО столицы рейха не имели возможности их предотвратить. В этот же день войска 19-и 30-й армий Западного фронта перешли в наступление восточнее Духовщины.
8 августа Ставка Верховного Командования была преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. Председатель ГКО – Сталин стал Верховным Главнокомандующим. Вечером в телефонном разговоре с Кирпоносом он обратился с просьбой к Военному совету Юго-Западного фронта – принять все меры для защиты Киева.
Генерал-лейтенант Еременко ехал в столицу с большой тревогой. Он не знал, как будут оценены Сталиным его действия в районе Смоленска и сам факт сдачи города противнику. Телефонные распоряжения по этому поводу он передал не генерал-лейтенанту Лукину, связь с которым была уже потеряна, а генерал-лейтенанту Курочкину, не получив согласия на то ни маршала Тимошенко, ни Ставки. Напротив, обе эти «высшие инстанции» требовали обратного – удержания Смоленска во что бы то ни стало. Как-то на это его «самоуправство» посмотрит Сталин?