В этой ситуации Фридрих Вильгельм по совету известного государственного деятеля графа Гаугвица принял половинчатое решение: Пруссия подписывала не союзный договор с Россией, а лишь соглашение о вооруженном посредничестве. Согласно декларации, принятой 3 ноября 1805 г., Пруссия обязывалась представить Наполеону требования, на которых потенциальные союзники готовы были согласиться с ним на мир. Правда, эти требования были составлены так, что, как признавал Чарторыйский в письме Семену Воронцову, «невозможно, чтобы Бонапарт согласился на них»[433]
. Казалось бы, что это равносильно объявлению войны Франции, однако Гаугвиц вставил в соглашение маленькую строчку, которая во многом делала его неопределенным. «Переговоры же [с Наполеоном. –Таким образом, ловкий министр давал Пруссии отсрочку по крайней мере на месяц. За это время война в Австрии должна была вступить в решающую фазу, и в случае чего прусское правительство всегда могло найти повод отказаться от участия в конфликте. Кроме того, понимая, что Александру уже просто некуда деться, пруссаки потребовали за свое содействие невообразимой цены – передачи Пруссии либо Ганновера, либо Голландии. Можно себе представить, как выкручивался Чарторыйский в своем послании Воронцову, когда объяснял ему, что русский посол должен будет потребовать у Англии не только субсидии для пруссаков, но и «маленький подарок» в виде Ганновера!
Политические задачи коалиции, ее цели окончательно запутались. Желая заставить державы Европы воевать с Наполеоном, потому что он подчинил своему влиянию часть Италии, Голландию и ряд германских земель, Александр вынужден был сам посулить им захват именно этих же земель: Ломбардии для австрийцев, Голландии и Северной Германии для пруссаков. Да еще ему надо было суметь сделать так, чтобы один из союзников отдал другому те территории, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор!
Запутанность политического решения не помешала тем не менее Александру в очередной раз разыграть перед прекрасной королевой театральную сцену. Во время последнего ужина с королевской четой в Потсдаме Александр выразил глубокое сожаление, что покидает Пруссию, не отдав дань уважения праху Фридриха Великого. Русский царь, Фридрих Вильгельм III и закутанная в черный плащ Луиза спустились с подсвечниками в руках в мрачное подземелье, где стояли гробы Фридриха Вильгельма I и Фридриха II. Заставив короля и королеву принести клятву дружбы, Александр решил, что лучше всего завершить эту церемонию поцелуем гроба короля, семь лет воевавшего с Россией. Лубочные картинки с изображением «клятвы у гроба Фридриха» обошли всю Европу и Россию, где вызвали, прямо скажем, некоторое недоумение…
Впрочем, все эти переговоры и клятвы были не более чем дележом шкуры неубитого медведя. А пока дело больше решали пушки и «большие батальоны», о которых Наполеон как-то сказал, что «они всегда правы». И так как 150-тысячное войско застряло в Пруссии, «большие батальоны» на театре военных действий были явно не на стороне русских.
Маленькая армия Кутузова продолжала свой марш вглубь австрийских земель. Сначала войска двигались не торопясь. Но 22 сентября в Тешене австрийское командование обратилось с настоятельной просьбой любой ценой ускорить марш. Дело в том, что в это время у австрийцев появились сведения о стремительном движении Великой армии с берегов Ла-Манша в Баварию. Конечно, никто из австрийских стратегов и отдаленно не мог себе представить, какая сила надвигалась с запада, но предчувствие опасности явно витало в воздухе. По настоятельному требованию союзников Кутузов вынужден был предпринять изнурительные форсированные марши. Половину переходов пехотинцы совершали в пешем строю, а половину – ехали на подводах, куда были сложены ранцы и шинели. Часть конницы спешили, и она шла и ехала на подводах вместе с пехотой, а лошадей, у которых были сбиты спины, вели в поводу. Артиллерии выделили дополнительных лошадей. В результате скорость марша возросла до 45–60 км в сутки.