Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг.

Далее Кутузов сообщает, что, посоветовавшись с присутствующими за столом австрийцами, он распечатал пакет. Внутри него помещался конверт с письмом от Наполеона австрийскому императору. Этот конверт Кутузов не осмелился вскрыть и отдал генералу Кинмайеру, который пообещал доставить письмо в Вену скорейшим образом. Тем самым русский полководец ставил в известность Чарторыйского, что между французами и австрийцами ведутся сепаратные переговоры. «Теперь я имею все основания считать, что существуют переговоры между Австрией и Францией»[489], – писал Кутузов, заключая свое письмо. Конечно, Михаил Илларионович прежде всего должен был сообщить об этом Александру, но он прекрасно понимал, что царь не слишком будет рад правде, которая в очередной раз подчеркивает, насколько участие России в войне третьей коалиции было неразумным, и, как всегда в деликатных случаях, умелый дипломат, он обращался не напрямую.

Переговоры между воюющими сторонами стали всем очевидны, и между штаб-квартирами армий уже в открытую перемещались курьеры. 7 ноября в генеральную квартиру императора французов в Линц прибыл австрийский генерал Гиулай с очередным посланием от Франца II. Под влиянием событий последних дней, видя, что надежды спасти Вену нет, австрийский монарх изменил свой тон. Он предложил начать мирные переговоры, но однако их непременным условием поставил немедленное заключение перемирия. Он предлагал также, чтобы в переговорах принял участие русский царь.

Наполеон, конечно, не был простачком. Он прекрасно понимал, что перемирие играет на руку союзникам. Основной его целью является попытка под благовидным предлогом остановить на время боевые действия, не допустить французов в Вену, дать возможность соединиться всем армиям союзников, наконец, попытаться втянуть в коалицию Пруссию. Тем самым хитростью вырвать у него плоды всех военных побед.

Французский император ответил очень любезным посланием. Он соглашался на переговоры и очень хвалил молодого царя: «Я желаю мира и буду рассматривать как счастливое событие тот момент, когда Ваше Величество обратит внимание на интересы своей страны и на благо своего народа… Я никоим образом не сомневаюсь в личных качествах императора Александра, но я хорошо знаю всю силу того влияния, которое уже в течение трех лет на него оказывают. И его добрые и благородные желания дают совсем другой результат. Он хотел быть миротворцем и благодетелем Европы, но благодаря своему окружению стал главным двигателем раздора, происходящего на континенте. Я много переписывался с императором Александром, и моя связь с ним оставила в моем сердце память о его доброте и о его высоких достоинствах. Сейчас он молод, он приобретет потом больше опыта и, конечно же, сделает все то добро, которое он желает Европе и человечеству. Я надеюсь, что тогда он воздаст больше справедливости моим чувствам, моей откровенности и дружбе, которую я пытался засвидетельствовать ему во всех наших связях»[490]. Не жалея любезных фраз, Наполеон тем не менее на перемирие не соглашался.

Хотя переговоры и не нашли своего материального воплощения, любезности сыпались со всех сторон. В штаб-квартиру императора прибыл баварский курфюрст, который не смог встретить императора в Мюнхене и помчался в Линц, чтоб засвидетельствовать свое почтение, а кроме того, завершить переговоры о бракосочетании его дочери, юной принцессы Августы Баварской, и Евгения Богарне, приемного сына Наполеона. Узнав об этих переговорах, генерал Гиулай как бы невзначай заговорил о том, что и императору пора бы заключить приличный брак – развестись со старой бесплодной Жозефиной и жениться на молодой принцессе… например, австрийской.

Все эти переговоры, постоянные появления парламентеров на аванпостах, наконец, даже хотя и очень неопределенные, но все же разговоры о возможном браке Наполеона и дочери австрийского императора, конечно же, не остались секретом для офицеров как французских, так и австрийских. «Не проходило дня, чтоб к нам не приезжали парламентеры или переговорщики, без того, чтобы не было какого-нибудь частного перемирия… – рассказывает офицер из императорской свиты. – Никогда еще не было похода, где дипломатия играла бы такую большую роль»[491].

В результате сложилась весьма странная ситуация. Передовые отряды, как французские, так и австрийские, толком не знали, что им нужно делать: то ли воевать, то ли мириться. «На аванпосты прибыл парламентер, который заявил от имени австрийцев, что у них есть приказ командования прекратить сражаться»[492], – доложил Мюрат императору 9 ноября.