Наступающие батальоны и эскадроны французов опрокинули часть русского правого фланга в Раусницкий ручей. Особенно досталось кавалерии Уварова. Среди отступавших была и конная батарея под командованием Ермолова. Вот что он вспоминал об этом моменте: «Потеря наша наиболее умножилась, когда войска стеснились у канала чрезвычайно топкого, на котором мало было мостов, а иначе, как по мосту, перейти через оный было невозможно. Здесь бегущая конница наша бросилась вброд и потопила много людей и лошадей, а я, оставленный полками, при коих я находился, остановил свою батарею, предполагая своим действием оной удержать преследующую нас конницу. Первые орудия, которые я мог освободить от подавляющей их собственной кавалерии, сделав несколько выстрелов, были взяты, люди переколоты, а я достался в плен[894]»[895].
Самое удивительное при этом то, что генерал Багратион сумел благодаря своей энергии и мужеству оторваться от наседающих со всех сторон французских войск, вывести свои части из боя и отойти со своей пехотой к Раусницу, где русские полки привели себя хотя бы в относительный порядок. Части Багратиона сумели избежать разгрома еще и потому, что к ним в последний момент пришла неожиданная помощь. Со стороны Ольмюца на шоссе показалась 12-орудийная батарея. Это были австрийские пушки майора Фриренбергера. Подобно русской гвардии, они догоняли армию и прибыли уже в самый разгар битвы. Австрийский офицер своевременно развернул свою артиллерию на удобной позиции на небольшом возвышении к северу от шоссе и при виде наступающих французских полков открыл ураганный огонь. «Стрельба велась так умело, что неприятель был вынужден отвести назад свои батареи, – отмечалось в австрийской реляции о битве, – и наступление всего французского левого крыла остановилось»[896].
Нет сомнений, что части Ланна и Мюрата были утомлены долгим отчаянным боем, и прибытие даже небольшого австрийского резерва сыграло значительную роль. Кроме того, Мюрат и Ланн слышали далеко позади себя справа грохот пушек. Они решили, что следует проявить осторожность: «Желанием Его Императорского Высочества [Мюрата. –
Примерно в 16:30 огонь прекратился по всей линии войск Мюрата и Багратиона. Отрядам дивизии Кафарелли, которые продвинулись за Раусницкий ручей, было приказано вернуться обратно. Французские войска остановились в результате поперек шоссе примерно в 2 км впереди Позоржицкой почты. Их левый фланг стоял немного западнее Коваловица, а правый фланг располагался вдоль Раусницкого ручья перед Голубицем.
Сокольниц, Ауэзд и Зачан. 13:30–16:30
В то время как войска Наполеона громили центр и оттесняли правый фланг союзников, южное крыло русско-австрийской армии продолжало оставаться недвижимым в районе Тельница и Сокольница. Войска не двигались ни назад, ни вперед. Генерал Буксгевден, командующий обходящей группировкой, находился на небольшом холме к юго-востоку от Сокольница, а войска первой колонны стояли еще южнее. Генерал Ланжерон язвительно написал о своем непосредственном командире: «Гордый своим небольшим успехом в Тельнице, он, надувшись от сознания своей важности, неподвижно стоял на холме и не отдавал ни одного приказа. Его лицо было малинового цвета [по причине опьянения. –
Факт нетрезвого состояния Буксгевдена невозможно проверить. Необходимо отметить, что между Ланжероном и Буксгевденом сложились более чем плохие отношения и в своем рапорте главнокомандующему Буксгевден также нашел слова, чтобы ответить Ланжерону: «Граф Ланжерон известен мне был еще штаб-офицером. Я знал его весьма храбрым и здесь недостатка в отважности присвоить ему не могу. Но разность быть в сражении яко штаб-офицеру и яко генералу. Здесь, кроме личной храбрости и теории, потребны опыты, образующие нужной командующему характер и присутствие духа»[899].
Тем не менее совершенно очевидна пассивность и нерешительность командующего обходящей группировкой. Буксгевден получил от Кутузова приказ отступать в направлении Ауэзда и Гостерадека еще до полудня, однако по непонятным причинам он более двух часов простоял без дела, а главнокомандующий не проверил выполнение своего распоряжения.