Битва в кальсонах

– А Гвоздя, Батона?

– Да, их тоже помню, – блеснули её глаза. – А тебя – нет. – и вновь потухли.

– Я был тогда «серой мышкой», – признался Ганеша, – и почти всё время молчал. То есть носил шапку-невидимку. Так и не решившись о себе заявить даже тогда, когда Лысый ушел от тебя к Гале из дома, в котором был магазин «Турист». А Гвоздь ушел из нашей тусовки к Лизе, что жила в доме, где был расположен с обратной стороны хлебный магазин. Ведь Лысый был старше меня почти на полгода, а Гвоздь – на полтора. И я искренне недоумевал, как Лысый променял ТЕБЯ на более рослую и прыщавую Галю, старшую тебя почти на год. Они, кстати, и до сих пор женаты. Я видел недавно их обоих. С сыном.

– Да, это я помню, – переменилась она в лице, которое стало более напряженным. – Особенно – то, как он от меня ушёл. И знаешь – почему?

– Почему же?

– Потому что Галя ему сразу же дала, – вздохнула Тоня, – повод на что-то надеяться. А я – нет. У меня с ним об этом и речи не было. Я-то думала, что он от меня уже никуда не денется, и всё чего-то ждала, ждала. Родители запрещали мне даже думать об этом до совершеннолетия. И я и не думала. Пока он не ушёл от меня к ней.

– А Кастроба? Всё ещё живёт в том же доме, что и раньше? Через два дома от тебя? – улыбнулся Ганеша, сменив болезненную для неё тему.

– Нет. Она переехала. С Кастробой мы и до сих пор дружим и часто встречаемся, – оживилась Тоня. – Я сейчас именно к ней и еду. У неё уже трое детей и второй муж.

– А у тебя?

– Двое. И третий муж.

И она вдруг схватила его за расстегнутую кожаную куртку с воротником из енота и отвернула меховой подол, затем взяла за рукав, слегка вывернула его наизнанку и погладила пальцем по натуральному меху.

– Что ты делаешь? – озадачился Ганеша.

– Я просто хотела убедиться в том, что куртка настоящая. Потому что такие куртки, где на рукавах точно такой же мех, как и на подкладке, очень дорогие. Я хотела купить такую куртку мужу в прошлом году, но у меня не хватило денег, и мы купили ему в три раза дешевле. На рынке. А такие – продаются только в магазинах для меховых изделий. Ты что, стал богатым?

– Нет, я ходил в моря, – улыбнулся Ганеша, развеяв её иллюзии. Да и не та это уже была Тоня, о которой он мечтал, пока был ещё зелёным.

– А я смотрю, у тебя дорогая машина, дорогая одежда. Уже и себя начала ощущать… твоей дорогой, – улыбнулась Тоня. Над собой.

– Иначе я не работал бы в такси.

– Я слышала, что некоторые «богатенькие Буратино» работают там только лишь для того чтобы приставать к девушкам. Может, ты мне всё это врешь, что ты бедный? И просто пытаешься ко мне приставать? – всё ещё надеялась Тоня на продолжение этой занимательной уже для неё истории.

– А ты на это уже согласна? – удивился Ганеша, что сможет так запросто закрыть с ней свой юношеский гельштат.

– Если ты пойдёшь со мной к Кастробе. Не звать же тебя домой, к детям: «Здравствуйте, познакомьтесь, это дядя Ганеша, он с детства меня любит. Извините, нам немного некогда, мы закроемся с ним на пол часика в спальне чтобы это обсудить. А то дядя Ганеша уже слегка не в себе, и ему надо немного полежать и прийти в себя. Не брошу же я его одного в таком состоянии?» Так что у Кастробы будет гораздо спокойнее.

– Нет, Кастроба никогда мне не нравилась, – возразил Ганеша, переменившись в лице. Вспомнив, как Кастроба однажды во дворе ударила его в промежность. Поэтому от неё и сейчас можно было ждать чего угодно. Такого же нежданьчика! Тут же поняв, что его сейчас будут доить на спиртное и прочие вольности, чтобы накрыть за его счёт для себя поляну. – Такие «богатенькие Буратино» выходят вечером, когда такие красавицы, как ты, уже пьяненькие и не знают ни куда податься, ни – кому отдаться. А сейчас день-деньской. Так что я совсем не тот, о ком ты мечтала. Прости. – окончательно разочаровал он её в себе и попытался избавиться от неё у подъезда Кастробы.

– Нет-нет, следующий, – поправила Тоня.

– Прости, – улыбнулся Ганеша.

– И всё-таки я тебя не помню.

– Вот и хорошо, – улыбнулся он ещё шире. – Прощай, моя мечта!

– Может, всё-таки поднимешься? – снова вздохнула Тоня. Её очаровала его галантность. И так мучительно хотелось вспомнить: «Кто он?» Или – заново узнать: «Что же я потеряла?»

– Извини, в другой раз.

– Сколько я тебе должна?

– А сколько стоит теперь твоё сердце?

– Оно бесценно!

– Тогда – сто двадцать. Кастробе привет! Уж она-то меня точно помнит. Я сидел за одной партой с Ваней, нашим круглым отличником. Пока был круглым дураком и всё не решался признаться тебе в любви. Хотя, Кастроба может этого и не помнить, она ведь всегда была оторвой и плохо училась.

Вспомнив, провожая взглядом её фигурку, что когда настала осень, а затем зима, они стали приглашать этих девушек к себе в подвал, обустроив там «контору». Как они называли диван и лампочку, свисавшую с потолка.