Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945

Начальник Генштаба [Антонов] счел необходимым еще раз обратить внимание Верховного главнокомандующего на разграничительную линию между фронтами. Было подчеркнуто, что она фактически исключает непосредственное участие в боях за Берлин войск 1-го Украинского фронта, а это может отрицательно сказаться на сроках выполнения задач. Маршал Конев высказался в том же духе. Он доказывал необходимость нацелить часть сил 1-го Украинского фронта, особенно танковые армии, на юго-западные окраины Берлина.

Сталин пошел на компромисс: он не отказался полностью от своей идеи, но и не отверг начисто соображений И.С. Конева, поддержанных Генштабом. На карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разграничительной линии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, довел ее до населенного пункта Люббен (в 60 километрах к юго-востоку от столицы) и неожиданно оборвал.

«Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин», – заявил он нам потом. <…>

Генштаб был доволен таким оборотом дела. Эта проклятая разграничительная линия не давала нам покоя более двух месяцев. Не возражал и маршал Конев. Его это тоже устраивало».

Конев:

«То, что разграничительная линия Сталина заканчивалась под Люббеном, означало для меня, что умелым маневром и прорывом на правом фланге нашего фронта мы получали возможность атаковать Берлин с юга.

Была ли эта разграничительная линия, оборванная у Люббена, невысказанным предложением обоим фронтам вступить друг с другом в соревнование при взятии Берлина? Вполне возможно: во всяком случае, я не исключаю такой вариант ответа. Особенно когда я мысленно возвращаюсь в тот апрель и вспоминаю Берлин. Все, от простого солдата до генерала, хотели своими глазами увидеть Берлин и завоевать его. И совершенно естественно, что такое же желание переполняло и меня. Я не отрицаю этого. Было бы неверно утверждать, что в эти последние месяцы войны был хоть один человек, который не имел бы такого желания».

Третий командующий русскими вооруженными силами, стоявшими на Одере, маршал Константин Рокоссовский, появился у Сталина 6 апреля. Согласно планам Генерального штаба его 2-й Белорусский фронт должен наступать севернее Берлина, выйти к морскому побережью и разгромить группировку противника севернее Берлина. Рокоссовский: «Хотя мы и были раздосадованы из-за того, что не могли принять участие во взятии Берлина, однако вынуждены были согласиться с тем, что объективные трудности, такие как своевременное пополнение соединений живой силой и техникой и крупномасштабная передислокация войск, а также перенос начала наступления на «логово фашистского зверя» на более ранний срок, не допускали этого. Верховный главнокомандующий [Сталин] отклонил предложение перенести начало наступления на Берлин на более поздний срок, и мы, 2-й Белорусский фронт, просто физически не могли надлежащим образом подготовиться к наступлению к 16 апреля!»

Какие же мотивы побуждали Сталина и его Генеральный штаб форсировать наступление на Берлин? Кажется, что после проведения Ялтинской (Крымской) конференции (4—11 февраля 1945 года), которая завершилась в духе взаимного согласия всех участников антигитлеровской коалиции, взаимоотношения союзников ухудшились. В восточном лагере росли подозрения, что западные державы замышляют недоброе. Призыв закончить войну «политическим путем», который очень часто появлялся в германской прессе, переговоры Гиммлера с графом Бернадотом (без ведома Гитлера), зондирование возможности частичной капитуляции немецких войск в Италии, о которой шла речь во время встречи Аллена Даллеса с оберстгруппенфюрером СС Карлом Вольфом в Швейцарии, а также другие события или только слухи, к которым в Москве относились очень серьезно, укрепили подозрения Сталина в том, что в этот самый последний час войны Гитлер может заключить сепаратный мир с западными державами или даже заключить с ними военный союз с целью вытеснить Красную армию из Европы. Сталин опасался «предательства общего дела». В своих мемуарах (1965) Конев также касается этой проблемы:

«Мы должны были считаться с тем, что гитлеровское главнокомандование и германо-фашистское правительство сделают все, чтобы разрушить антигитлеровскую коалицию. В последнее время они даже стремились заключить сепаратные договоренности с нашими западными союзниками, чтобы получить возможность перебросить свои войска с Западного фронта на Восточный.

Сегодня [1965 год] это уже исторический факт, что Гитлеру и его подручным не удалось склонить западных союзников к сепаратному миру. И тогда [конец марта – начало апреля 1945 года] мы не хотели верить в то, что наши союзники заключат договор с германским военным руководством. Но в той ситуации, когда мы не располагали достаточной информацией и когда продолжали циркулировать разные слухи, мы не могли оставить без внимания такую возможность. Сложившееся положение делало Берлинскую операцию жизненно необходимой и срочной».