Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945

Соперничество между высшими сановниками и высокопоставленными лицами Третьего рейха не утихало и в эти последние недели марта. Геббельс подверг резким нападкам Геринга. Фон Овен пишет:

«Впрочем, министру удалось добиться известного частичного успеха в отношении Геринга и его люфтваффе, когда его докладная записка о сокращении штатов люфтваффе дошла не только до фюрера, но и от него попала к Герингу.

В рамках ведения тотальной войны указом фюрера ему [Геббельсу] было поручено привести личный состав люфтваффе в соответствие с задачами, требующими скорейшего решения. Немедленно проведенные подсчеты показали, что люфтваффе располагает излишком в почти миллион боеспособных солдат, которые практически с давних пор праздно шатаются и бездельничают на аэродромах, авиационных базах и в казармах.

Этот факт просто чудовищен.

«Это же почти сто дивизий, – говорит министр, – которые Геринг просто вывел из игры. Если бы мы могли распоряжаться ими, хотя бы после Сталинграда, русские и сегодня оставались бы за Волгой, а не стояли бы перед Берлином. Ах, нельзя себе даже и представить, сколько мы всего профукали. Сто дивизий! Часто нам не хватало одного-единственного батальона. Каких-то три дивизии могли бы предотвратить катастрофу на плацдарме под Баранувом (Сандомирский плацдарм. – Ред.). С двадцатью [дополнительными] дивизиями Шёрнер и сегодня смог бы отогнать ивана за Вислу. Сто дивизий, своевременно брошенные в бой, принесли бы нам победу! Лучше помолчим! Лучше совсем не думать об этом!»

Министр обеими руками зажимает уши, словно хочет заставить замолчать голоса, которые день и ночь кричат ему одно и то же.

«И этого человека, – продолжает он после нескольких мгновений мрачных раздумий, – не ставят к стенке, не гонят взашей, он продолжает занимать высокое положение!»

По мнению Геббельса, освобождение Гудериана от должности можно объяснить не разногласиями с Гитлером по военным вопросам. Геббельс видит в Гудериане, которого он часто встречал вместе с имперским министром иностранных дел Риббентропом, самовольного поборника политического примирения с западными державами. Геббельс:

«За спиной фюрера он вступал в контакты с различными людьми. А именно как раз с Риббентропом и Герингом. Нет ничего удивительного, что это закончилось тем, что фюрер узнал об этом и вышвырнул его вон. Если уж генералы начинают заниматься политикой!

Лично я не сомневаюсь в порядочности Гудериана. Однако в чем я глубоко сомневаюсь, так это в его проницательности и политической ловкости. Как мог он выбрать себе в качестве партнеров именно этих двух нулей. Какой результат дают политические шаги Риббентропа, мы вынуждены были, к сожалению, наблюдать в Стокгольме».

Преемником Гудериана стал генерал артиллерии Кребс. И хотя положение на фронте оставалось прежним, с его назначением связывались определенные надежды.

«Преемником Гудериана на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск, то есть фактически Восточного фронта, стал генерал Кребс. Во время переговоров, предшествовавших подписанию германо-советского пакта о ненападении, Кребс был военным атташе в Москве. Он известен как человек, которого при проводах немецкой делегации на московском вокзале Сталин с демонстративной сердечностью обнимал и целовал. Он считался русофилом. Его назначение, которое, между прочим, прошло тайком, без оповещения об этом германской общественности, давало повод всевозможным слухам и предположениям. Если теперь на Восточном фронте руководит генерал, которого целовал сам Сталин, то соглашение с русскими не за горами. Это предположение, как и многие другие, серьезно обсуждалось серьезными людьми только потому, что оно давало хоть крохотную капельку надежды».

И Гитлер, который знал о стокгольмских контактах Риббентропа, но считал их бесперспективными, втайне надеялся на разрыв англо-американо-русского союза, прежде всего из-за берлинского вопроса. В эти апрельские дни Гитлера охватывали противоречивые чувства: робкая надежда сменялась глубоким пессимизмом. В разговоре с Мартином Борманом, состоявшемся 2 апреля, Гитлер высказывался в таком духе:

«Если судьбой предназначено, что мы будем побеждены в этой войне, то тогда наше поражение будет абсолютным и окончательным. Наши враги заявили о своих целях таким образом, что у нас не остается больше иллюзий относительно их намерений. <…>