И Думпису, и Шмуклеру, и даже Бендюкову было известно, что в эти самые дни на перевале Мын-Тепе и долине реки Дангы-Баш-Сарыкол полным ходом идет концентрация британских войск, что уже несколько месяцев как инженерные части англичан приводят в порядок горные дороги и мосты (это наблюдал и Рерих), что началась передислокация пехоты, кавалерии, что на аэродромах ВВС царит лихорадка и тренировочные полеты проходят чуть ли не каждый день, что не сегодня завтра шотландские горные стрелки под жалостное пенье волынок пересекут границу Западного Китая и войдут в Кашгар под предлогом борьбы с красной опасностью, грозящей с Севера. И хотя хребты Гиндукуша были достаточно высоки, агент ОГПУ «Азиз Ниало» серьезно предупреждал некоторых московских идеалистов: «…горы не являются непреодолимым препятствием: протяжением 110 километров, они пересекаются семью удобными перевалами, допускающими в большинстве даже колесное движение»[96].
На то же самое указывали и записи из дневника Рериха, посланные им из Хотана с «Ламой». Думпис внимательно прочел документ и сообщение Николая Константиновича, что для отвода подозрений им посланы письма с просьбой о помощи в различные дипломатические миссии других стран, в том числе Великобритании, и лично консулу Гиллану. Узнав об этом, Думпис первым делом нанес визит своему британскому визави. «Мой советский коллега, которому также было направлено сообщение, уведомил меня, что он не примет участия в этом деле, так как ему ничего не известно о правах профессора Рериха на въезд в эту страну и целях его приезда. Профессор, кажется, русский эмигрант», — сообщал Гиллан в Дели[97].
Несколько дней после этого Думпис вел себя как обычно, демонстрируя полное пренебрежение к судьбе научного каравана. Он выжидал, когда майор Гиллан отправит джигита с диппочтой через перевал — в Британскую Индию — и безмятежное сообщение попадет к резиденту Вуду. Только после этого «консул незамедлительно сообщил в НКИД СССР о злоключениях экспедиции, о ее безрезультатных обращениях в Нью-Йорк, Пекин, Париж и Лондон. Консул переслал в Москву и все письма, полученные им за это время от Н. К. Рериха.
«Не теряя времени, консул СССР посетил губернатора (Кашгара. — О. Ш.) и просил его принять меры к освобождению членов экспедиции. Советский консул взял на себя нелегкую задачу, ведь Н. К. Рерих не был советским гражданином, и у советского представителя не было никаких формальных оснований проявлять слишком большую заинтересованность в судьбе американской экспедиции»[98]. Да, Рерих не был советским гражданином, но Думпис не был просто консулом.
Тринадцатого февраля 1926 года караван Рериха прибыл в Кашгар и свой первый визит Николай Константинович нанес советскому консулу Думпису.
Именно здесь, в миссии, в кабинете советского дипломата наметился реальный путь экспедиции. Разговор касался возможности скрытного выезда с территории Синцзяна в СССР. Местом такого исчезновения Рерих предлагал Кульджу[99]. Здесь находилась база резидентуры контрразведки ОГПУ, расположенная в здании местного филиала акционерного общества «Шерсть». Но это предложение было отвергнуто с самого начала. Для дальнейшего этапа операции Рериху необходимо было получить паспорт до Пекина — а получить его можно было только с санкции синцзянского генерал-губернатора в Урумчи, где находились главные административные учреждения Западного Китая. Поэтому путешествие туда было неизбежным.
На этом закончился разговор двух единомышленников в консульском кабинете. Уходя, Рерих заметил на столе у Думписа коробку от зубного порошка. Ее присутствие среди бумаг и документов на бланках выглядело странным. И вряд ли гость догадался, что в маленькой коробочке у Думписа жил «доктор Кокаин».
Глава 15. Перерожденец
Боги всегда с нами. Они возвращаются из небытия ночи, и никакая сила не способна оборвать их путь. Об этом стоило подумать, приближаясь к местечку Шара-Суме, где жил буддийский святой Тойн-лама. Здесь, в горах Карашара, он правил местными калмыками как регент при несовершеннолетнем хане.
Тойн-лама считался перевоплощеньем известного тибетского святого Сэнчэн-ламы, настоятеля монастыря в Шигатце. Когда англо-индийский путешественник и разведчик Сарат Чандра Дасс предпринял тайное путешествие в запретный Тибет, Сэнчэн-лама содействовал ему в этом предприятии, что было рискованно. Случайно о его помощи чужеземцу узнали в Лхасе, и жестокий суд приговорил святого к утоплению в реке. Приговор дополнили еще более страшной пыткой — запретом на новые перерождения. Перед казнью Сэнчэн-лама пророчествовал, что если ему и суждено будет перевоплотиться, то это произойдет в «стране войлочных палаток»— у карашарских калмыков, а лучшим знаком такой реинкарнации станет деформированная коленная чашечка. Особенно остро переживал смерть Сэнчэн-ламы его бывший ученик, второй иерарх Тибета, настоятель Ташилунпо— Таши-лама.