Битва за Кремль

— Да музей этот все. Теперь еще и Фонд при нем. Насчет музея самого я не спорю, пусть он и закрытый, но нужен. Ладно, что дал на него сто тысяч евриков, пусть там они, бля, пишут летопись своих подвигов хоть на золотой бумаге. Но Фонд завели — противодействия фальсификациям. Мол, если про них где-нибудь на Западе вышло, оплатить опровержение. Ладно, дело тоже правильное, нечего на Россию варежку разевать. Дал пятьдесят тысяч, думал, хватит.

— А потом тебя вызвал Саныч и сказал: «Маловато будет». — Столбов слушал, не забывая хлебать ушицу, да еще и знаками призывая к этому Луцкого.

— Ну да. Если бы сказал. Помурыжил на ожиданке три часа. Потом — разговор. Поначалу про Фонд, поблагодарил меня, козлина. Я ему прямо: достаточно поддержал? Тот, сука, руками разводит — мол, не знаю ваше финансовое положение, на токийской бирже медь упала, на нью-йоркской свинец поднялся, не могу советовать. Потом чуть по коньячку. Знал бы, не стал с сукой пить. Заспорили, как лучше — если шофер есть или ты за рулем. И тут он говорит типа, ну совсем между делом. А ведь твой-то шоферик, Филимонов, что пять лет назад уволился после ДТП, заяву написал. Мол, за рулем тогда был шеф, а я взял на себя вину за ту сбитую бабенку за миллион. Знаю, говорит мне Саныч, алиби у тебя есть, но оно хилое. Нет, дела на тебя не заведено. Но я бы на всякий случай не стал бы в Лондон летать. Вдруг завтра повестка придет, что тебе идти на допрос. Не, конечно, не как «сидетелю»…

Таня сдержала смешок — вспомнила знаменитую повестку Ходорковскому с известной циничной опечаткой в слове «свидетель». Столбов слегка улыбнулся.

— Вам, бля, хаханьки, — вздохнул олигарх, — а мне каково? Ну, он так успокаивает, сука, типа мы тебя, если что, в обиду не дадим, но и ты соображай. Спрашиваю, где бумажка-то лежит? Он — трудно сказать, может даже в запасниках нашего музея. Я брякнул: «Можно, я эту заяву куплю?» Триста тысяч евриков за одну бумажку. Саныч злится, но очень уж притворно, как разводила на гоп-стопе. «Да ты чо, совесть потерял? Это тебе не лихие девяностые, чтобы документы покупать. Ты еще мне этого шофера за сто баксов закажи. Нет уж, пусть бумажка лежит где надо». Ну и….

— Ну и…? — спросил Столбов, разливая водку — Короче, этот Фонд получил от меня одноразово триста тысяч, да еще по сто тысяч каждый месяц буду накидывать. А заява все равно у них осталась. Вот гадай, когда придет мне повестка как «сидетелю».

— Ну, за то, чтобы почтальон заблудился, — предложил Столбов, явно не любивший застоя.

Опять вздрогнули. Ирина, опасаясь чистой водки, быстро смастрячила «отвертку» с доминированием апельсинового сока.

— Понимаешь, Миша, вот в чем все говно: не знаешь, когда и чего им от тебя понадобится. Вроде все заплатил, даже с перебором. Нет, все равно какая-нибудь бумажка у них на тебя припасена. И сами, суки, тариф не назовут, это ты должен их намеки понимать. А не поймешь по тупости или с куража, так они быстренько тебя подвинут с твоего дела и постараются найти на него своего попку, чтобы намеки с закрытыми глазами видел. Потому наш бизнес на чемоданах весь и сидит: не знаешь, чего от тебя нужно. И не только бизнес.

Луцкий насадил на вилку соленый гриб, но до рта не донес, со звяком бросил вилку на тарелку, освободив ладонь для бурной жестикуляции.

— Вот смотри, Миша. Возьмем моего работягу. Идет он с работы, пусть и не бухой, его мент остановил, и уже понятно — мусорку нужно с него денег стрясти или посадить, чтобы закрыть висяк. И стрясет, и посадит, как захочет. Теперь возьмем меня. Меня, владельца, бля, заводов-пароходов. И оказывается — та же в точности херня. Вот вызывает меня какой-нибудь Саныч. С какой целью, спрашивается? А все с той же, что и у мента. Или денег стрясти, или посадить, а, посадив, все отобрать, растащить по кускам. Сами ничего создать не умеют, только чужое хапать.

— Это кто такие? — спросила Ирина.

Таня посоветовала ей чаще смотреть новости, блок официальных событий.

— И ведь все знают, — продолжал возмущаться Луцкий, — знают, сколько у них положенная зарплата и сколько в реале и бабла, и замков в Испании. Нарочно система выстроена, чтобы перец из известной конторы или мент с зарплатой сто тысяч в год квартиры бы покупал за три лимона баксов. Нет охоты хоть чего-то делать, когда понимаешь: эти суки всегда на коне. Так и будут доить страну, пока еще раз не развалится. Кто бы, бля, скрутил их, паразитов?

— А если найдется, кто мог бы скрутить, — лениво заметил Столбов, перемешивая ложкой наваристую уху, — так тебя тот же Саныч вызовет и прикажет дать лимон на спасение стабильности и демократии в России.

— Вот я не то чтобы верующий, — тихо и отчетливо сказал Луцкий, — но вот ей богу, если найдется нормальный мужик… Без завихрений, которому надо искупать сапоги в Индийском океане и которому все однозначно… Короче, коль нашелся бы, кто даст стране честный порядок, — я б ему два лимона дал.

— Ну, смотри, никто тебя за язык не тянул, — тон Столбова стал неожиданно серьезным, — я запомнил.