Сверху мелькнула тень, послышалось хлопанье могучих крыльев, длинные красные лапы угнездились на груди оржавиника. Аист! Неужто тот самый, спасенный?! А бусел уже долбил крепким длинным клювом рядом с лезвием, усердно помогая доставать драгоценность. Ох, и силен – крошки ржавчины во все стороны летят, отслоившиеся пластинки в воду падают! А потом украшение само скользнуло в ладонь, засияло первозданным светом, словно не пролежало десятки лет в топкой грязи.
Все, как матушка говорила: металлический бант, покрытый рунами, в центре – кольцо, посередке банта горят, переливаются три камня – красный, синий, желтый. Словно три звездочки, а внутри камушков мерцает что-то, будто живое, шевелится, пузырится. Руны непонятные – Василиса таких никогда не встречала, а думалось, уже почти все выучила.
Спешить надобно, лоза против железа, хоть и ржавого, слабая защита. Шурыш с внуками недолго Ражитопа сдерживать сумеют, пора ноги уносить. Вон аист уже взлетел вверх, помахал крыльями, издал победное щелканье.
– Держи, как обещала! – Василиса сунула в лапу оржавиника золотую цепь с кулоном. – Негоже царевне слово нарушать, хоть и распоследнему поганцу данное. Уж извини, к обеду не останусь, и так загостилась. Уходим, ребята! Спасибо! – это уже парящему в сером небе аисту. Огромные крылья качнулись, словно в ответ.
От добытой у болотного царя вещицы ощутимо тянуло неприятным, колючим холодом, аж по коже озноб скользнул… Ох, неспроста матушка шкатулку дала для хранения находки! Пускай там полежит. Отложив посох в сторону, Василиса уселась прямо на необъятном животе Ражитопа и, вслепую копаясь в котомке, едва слышно хмыкнула. Вот же царю унижение! Расселась какая-то блоха на его величественных телесах, да еще и обижает нарочито – неторопливо своими делами занимается. Так заигрывать с судьбой Василиса не любила, но шкатулку-то достать надо! Уходить, конечно, тоже надо – спеленавшие чудище путы уже трещат вовсю, того гляди лопнут. Пальцы наконец-то нащупали искомое, и тут сверху раздался задорный смех лозников.
Ох, проказники! Листик с Чубчиком затеяли танец прямо на плечах Ражитопа, норовя повыше подпрыгнуть и непременно зацепить гибкими веточками подобие ушей, выступавшее из массивной башки оржавиника.
– Ржавая вонючка, дерьма кучка…
– Тухлый царь, навозный государь!
Зловещее бульканье исторглось из груди Безрадушного. Взметнувшееся из воды щупальце рванулось к задорно орущим лозникам… Едва успевшая выхватить матушкину шкатулку Василиса изловчилась подставить ее под удар, отводя неминуемую смерть от детенышей. Выбитая из рук вещица плюхнулась в темную воду, а разогнавшееся щупальце вдарило самого Ражитопа куда-то под ключицу.
– Ужо я вас, пострелята! – охнувший Шурыш выбросил вперед вербовую петлю, стаскивая внучат со спины болотного царя. – Беги, царевна, беги, долго его держать не смогу, ятрышная сила!
Подхватив слетевших в мутную воду Листика с Чубиком, Василиса рванулась за показывающей дорогу Ясочкой. Вслед неслось бульканье разъяренного Ражитопа и бурчание тоже вошедшего в раж Шурыша.
Опомнились только на границе владений болотного царя.
– Кажись, пронесло, ятрыш-кукиш, – проскрипел догнавший их на полпути лозовик.
– Пронесло, – тусклым голосом подтвердила Василиса, пряча добытый талисман в поясной кошель.
Радости не было и близко. Шкатулку утопила, нравоучений теперь не избежать. При мысли о матушке разом навалилась усталость, даже не усталость, слабость. Ох и приключение выдалось! Видать, отняло оно у Василисы последние силы. Что там дедушка спрашивает?
– Царевна, ты чего это? Побледнела вся…
Василиса рассеянно провела рукой по лбу, смахивая пот и пытаясь улыбнуться.
– Хорошо всё, дедушка. Наволновалась я, притомилась.
– Притомилась, говоришь? – Шурыш недоверчиво прищурился. – Ну так соберись! Отдыхать будем, как из этого поганого места выберемся.
Ведомая лозовиком Василиса шла, с трудом вытаскивая сапоги из чавкающей трясины. Ноги казались сделанными из соломы, а по спине липкими струйками сползал холодный пот. Упасть бы вот прямо тут, на месте, в болотную жижу, и никуда не ходить больше. Перед глазами все плыло и качалось. Что происходит, она не понимала, поначалу списывая все на жару, усталость и ожидание предстоящей взбучки от матери.
Василиса впервые в жизни думала о ней отрешенно, как о чужом постороннем человеке. Или уже не человеке? Яге? Знала ли Первуна о том, что ждет ее дочь в топях? Откуда? Она не ведунья… Да и не пошлет мать дочь на верную смерть. Смерть… Интересно, а что в ней страшного-то? Отчего все люди ее так боятся? Тихо ведь, покойно, никуда не нужно идти, лежи себе, отдыхай… Что там несносный Шурыш опять требует? Шагать?
– Шагаю, шагаю, – едва разлепляя губы, прошептала Василиса.