Битва за Рим

– Раз так, то ты много глупее другого Луция Корнелия. Когда он вернется, ты проживешь не дольше, чем снежинка в огне.

– Раз ты такого мнения, зачем позволять мне делать то, что я собираюсь?

– Мы с другим Луцием Корнелием понимаем друг друга, вот в чем дело, – ответил Помпей Страбон. – Что бы ни произошло, он обвинит не меня, а тебя.

– Что, если другой Луций Корнелий не вернется?

Это вызвало новый взрыв смеха.

– На это не рассчитывай, Луций Цинна! Другой Луций Корнелий, без сомнения, – избранник Фортуны. Его жизнь ошеломляет.

Цинна вернулся в Рим, не проведя во владениях Помпея Страбона ни минутой больше, чем продлилась их короткая беседа; переночевать он предпочел в доме, хозяин которого не так действовал ему на нервы. Правда, приютивший его житель Ассисия донимал его рассказами о том, как мыши сожрали носки Квинта Помпея Руфа, что предрекло его гибель. «В общем и целом, – размышлял Цинна, вернувшись в Рим, – северяне мне не по нутру! Слишком они приземленные, слишком привержены древним богам».

В начале сентября в Риме проходили величайшие в году игры – ludi Romani. Три года подряд они были скромными и обходились дешево из-за войны в Италии и ввиду отсутствия огромных сумм, которые курульные эдилы обычно извлекали ради игр из своих кошельков. Большие надежды, возлагавшиеся на прошлогоднего эдила Метелла Целера, не оправдались. Но пара текущего года была сказочно богата, и к секстилию появились явные свидетельства того, что они сдержат слово и устроят запоминающиеся игры. По всему полуострову разнесся слух о предстоящих великолепных играх. В результате все, кто мог себе позволить путешествие, внезапно решили, что лучшее средство от всех бед военного времени – это поездка в Рим на ludi Romani. Тысячи италиков, недавно получивших гражданство и махнувших рукой на то, что их обвели вокруг пальца, стали к концу секстилия прибывать в Рим. Здесь были все: любители театра, колесничных бегов, травли диких зверей, веселых зрелищ. Особенное наслаждение предвкушали ценители театра: старика Акция уговорили покинуть его дом в Умбрии и лично поставить новую пьесу.

Цинна наконец-то тоже решил действовать. Его союзник, плебейский трибун Марк Вергилий созвал «неофициальное» народное собрание и объявил толпе (в которой было много приезжих италиков), что намерен добиться от сената равномерного распределения новых граждан по трибам. Задачей этого собрания было привлечь внимание тех, кому эта тема была небезразлична, ибо Марк Вергилий не мог выносить на обсуждение законопроекты в органе, лишенном права их принимать.

Затем Вергилий выступил со своим предложением в сенате, где ему было твердо сказано, что отцы-законодатели не станут обсуждать этот вопрос теперь, как не обсуждали его в январе. Вергилий пожал плечами и сел на скамью трибунов, рядом с Серторием и другими. Он сделал то, о чем его просил Цинна, – выяснил настроение сенаторов. Остальное зависело уже от самого Цинны.

– Хорошо, – сказал Цинна своим сторонникам, – теперь за дело возьмемся мы. Пообещаем всему миру, что если наши законы, призванные преобразовать прежние установления и изменить статус новых граждан, пройдут в центуриатных комициях, то мы предложим всеобщую долговую амнистию. Обещания Сульпиция вызывали подозрения, потому что он действовал в интересах заимодавцев в сенате, мы же этим не запятнаны. Нам поверят.

Цинна не делал секрета из своей программы, хотя и не стремился слишком дразнить тех, кто не мог одобрить всеобщее списание долгов. Положение большинства – даже представителей первого класса – было таким отчаянным, что его мнение стало склоняться в пользу Цинны, и он стал вдруг получать поддержку; ведь на каждого всадника, всякого сенатора, не имевшего долгов или дававшего деньги в рост, приходилось шесть-семь всадников и сенаторов, залезших в долги, причем глубоко.

– Мы в беде, – сказал старший консул Гней Октавий Рузон своим соратникам Антонию Оратору и братьям Цезарям. – Размахивая перед столькими алчными и нуждающимися носами такой приманкой, как всеобщее списание долгов, Цинна добьется желаемого, даже от первого класса и от центурий.

– Отдадим ему должное, он достаточно умен, чтобы не собирать плебейское и всенародное собрание и не протаскивать свои законопроекты через них, – раздраженно сказал Луций Цезарь. – Если он проведет свои предложения через центурии, то согласно установлениям Луция Корнелия они будут иметь силу законов. При нынешнем уровне сбора налогов и нехватке частных денег центуриатные комиции сверху донизу непременно проголосуют так, как хочет Луций Цинна.

– А неимущие взбунтуются, – добавил Антоний Оратор.

Но Октавий покачал головой. Он был среди них самым ловким дельцом.