Битва

— Ну же, милок, давай, — призвала она, поманив его пальчиком, — попробуй добраться до меня.

Мэдди судорожно сжала кулаки. Наоми блефовала: она никак не могла пустить газ в аквариум, потому что это оказалось бы грубым вмешательством в ход эксперимента. Оставалось только надеяться, что СЕ об этом не догадается. Мэдди так увлеклась собственными размышлениями об этической стороне убийства СЕ с помощью триатомовых вирусов, что совсем забыла о том, чем грозило Менискусу соседство с безумным мужиком — особенно с таким первобытным индивидуумом. Она не имела ни малейшего представления, как поступить, если СЕ набросится на Менискуса.

Менискусу, должно быть, пришли в голову точно такие же мысли, потому что он принялся проворно собирать рассыпавшееся печенье и смахивать с него крошки. Он отключил зуммер и сложил губы в блаженную улыбку. Сияющий вперил свой безумный взгляд в Менискуса, который затолкал две печенины в рот и пытался разом жевать и улыбаться.

— П-п-пасибо, — выдавил он.

Мужик довольно хрюкнул и подобрал несколько рулонов туалетной бумаги. И стал жонглировать ими, будто бы вовсе ничего не происходило.

Мэдди и Наоми переглянулись.

— Вы это слышали? Он и впрямь сказал «спасибо»? — спросила Наоми, мотнув головой в сторону Менискуса. Но подопытный уже скрылся в спасительное спокойствие МУЗЫ, уйдя в себя, как всегда поступают страдающие Y-аутизмом больные в опасной для жизни ситуации.

— Думаю, да. Не забудь занести это в отчет, ладно? — сказала Мэдди. — И постарайся без надобности не волновать СЕ. Давай ему все, что его душеньке захочется. В пределах разумного, конечно. Его пребывание здесь надолго не затянется. Надо лишь переждать, пока он не заразится.

— Или пока Менискус… э-э-э…

— Не умрет, ты хочешь сказать. Не важно, пока хотя бы один из них не отдаст концы. В любом случае, оба они уже не жильцы на этом свете. — Мэдди, захватив куртку, направилась к двери, сокрушенно цокнув языком.

— Не волнуйтесь, Мэд, я буду с ними мила.

— Да уж, постарайся. И для начала выясни у Гулд, куда подевалось его проклятое барахло.

Менискус наблюдал за Сияющим, которому, наконец-таки, вернули его пожитки. Хранились они в желто-коричневом вещевом мешке. Сияющий вывалил все его содержимое на свою кровать. Менискус заметил велосипедную цепь, отражатель, три упаковки допотопных презервативов «Троян» (супербольших), флакон дезодоранта «Райт гард», поношенные здоровенные кроссовки и груду — пятьдесят, а то и больше — иллюстрированных журналов. Именно на журналы Сияющий набросился с ликованием заядлого наркомана, долго не получавшего дозу. Он уселся в складное парусиновое кресло Менискуса и принялся жизнерадостно перелистывать страницы. По потрепанному и лоснящемуся виду журналов можно было догадаться, что листали их неоднократно. Слышалось лишь шуршание страниц, переворачиваемых необъятными ручищами Сияющего. Все это были издания типа «Гоночные велосипеды» или «Велосипедный фан». Сияющего, по всей видимости, интересовали преимущественно картинки.

На беду, в первое же утро выхода Менискуса из комы Наоми позабыла предназначенный для куратора Гулд факс, который валялся сейчас в лаборатории на видном месте, причем видном даже сквозь плексигласовую перегородку, откуда Сияющему не составило бы большого труда его прочитать. Что он и сделал. Сияющий зачитал его во весь голос, то ли нарочно, чтобы слышал Менискус, то ли просто потому, что на дух не выносил тишины — Менискус не совсем понял. То был факс не о ком ином, как о Сияющем, отправленный Анри Хеншоу. Тот интересовался, как поживает СЕ. Пребывает ли он в добром здравии?

— Этот ублюдочный Арни Хеншоу, белокурая цыпочка Барби! — заорал Сияющий. — Я ему ложкой затолкаю в пасть его же собственное дерьмо. Ему со мной ни в жисть не справиться! Да у него кишка тонка! А яйца размером с пуговицу! Называет себя боровом-кандидатом. Да где это видано, чтоб мужик хотел слыть свиньей? Вы все, на хрен, спятили, что ли? Неужели он воплощает в себе все ваши представления о том, каким должен быть настоящий мужик? Что вы там себе вообразили, девоньки?

Всякий раз, как что-нибудь выводило из себя Сияющего, он вымещал свой гнев на Менискусе, который к этому времени уже так свыкся с терзающей его внутренности болью, что его больше не трогали нападки странного соседа. Сияющий принялся в очередной раз тормошить Менискуса, который повис в его ручищах как тряпичная кукла. Здоровяку наскучило это занятие, и он наконец отстал.

Поначалу подобные происшествия случались нередко. Сотрудники лаборатории пребывали в ужасе. Угрозы Наоми усыпить Сияющего не возымели никакого эффекта. Тогда она решила подержать его на голодном пайке, подумав, что такая крайняя мера сделает его более покладистым. Он же, напротив, ярился еще больше, но только теперь его злость приобретала оттенок людоедства.