Битвы божьих коровок

— Что же было дальше? — поощрил его Забелин. Дальше началось самое ужасное. Влекомый демоном любопытства и подстрекаемый лепетом таджикского приятеля, Полтавченко влез на стену высокого забора, перепрыгнул с нее на сосну у дома и заглянул в окно. И увидел прямо перед собой сатанинскую трапезу…

Личные впечатления Полтавченко по поводу увиденного интересовали Забелина мало, и потому он сразу же перешел к конкретике.

— Что вы можете сказать нам о гражданине Спасском Феликсе Олеговиче? — спросил он.

— Это еще кто такой? — безмерно удивился Полтавченко.

— Сторож особняка. Вы работаете здесь уже три месяца. Разве вы ни разу его не видели?

— А-а… Малахольный? Малахольного знаю.

— Малахольный?.

— Ну да. Отмороженный какой-то… Разговаривать не разговаривал. Только улыбался издали, да и то так паскудно. По-кацапски…

— Как? — переспросил Забелин.

— Ну, в смысле вроде как лыбится тебе, но сам как будто сквозь тебя смотрит. Да и лыбится-то как-то криво. Как будто у него зубы болят или свищ на шее. Как будто он на огороде кошку сиамскую зарыл. Живьем. Взглянет на тебя — и бочком, бочком к себе в хатку… Мы тут с хлопцами договориться с ним хотели, чтобы он, значит, нас по этому особняку поводил… Который охраняет… Такое нечасто увидишь. А увидишь — так не уснешь. Одни колонны перед домом какие.

— И что? Поводил он вас по дому?

— Держи карман шире — “поводил”… Поухмылялся нам из-за забора ухмылкой своей кацапской — и все. А я сразу его заподозрил. Как увидел девушку, так сразу и понял — он, собацюра, вампир, поганец!..

Забелину пришлось приложить определенные усилия, чтобы вернуть беседу в более спокойное русло. Впрочем, и сам Полтавченко уже перегорел. Теперь его интересовало только одно: когда будут судить гнусного ката <Палача (укр.)>, оборотня и извращенца. Прозрачно намекнув, что следствие разберется во всем произошедшем и авторы преступления будут наказаны по справедливости, Забелин выпроводил экспансивного хохла восвояси.

Следующим на очереди был Бабаджон Насруллаев, забитый улыбчивый дехканин с лицом Авиценны. Сорок минут мучительных выкладок на пальцах — и Насруллаев подтвердил все сказанное приятелем. Да, он первый заметил свет в окне особняка во время совершения утреннего намаза. Он давно выбрал себе это чистое место на отдаленном, самом высоком холме — для молитв. Да, когда молитва была закончена, он на некоторое время задержался на вершине, привлеченный светом. В это время к нему присоединился Павло. Он указал ему на свет. Оба решили выяснить происхождение загадочных отблесков.

Приятели Насруллаева и Полтавченко ничего существенного к уже данным показаниям добавить не могли. Русский они знали “мало-мало, якши?”, но общую картину состряпать сумели. Все пятеро эти два выходных провели на рабочих местах — как и предыдущие субботы и воскресенья. Никто из них понятия не имел даже об имени соседа; никто никогда с ним не разговаривал; никто никогда не видел возле дома посторонних; никто никогда не видел, чтобы к Спасскому приезжали гости. Слова “никто” и “никогда” доминировали в лексиконе залетных строителей, и Забелину пришлось смириться с тем, что ничего больше он из косвенных свидетелей не выдоит.

Как ничего не выдоит и из самого Спасского.

Этот — крепкий орешек, этот будет держаться до последнего. Забелин хорошо знал этот тип лютиков-хиппи, модернизированных урбанистических дурачков в очочках без оправы “Арриведерчи, Roma” и с университетом за плечами. И не просто с университетом, а с каким-нибудь гуманитарным вывертом. Английский с французским да немецкий с испанским их не прельщают, подавай им что-нибудь поэкзотичнее. Португальский без примесей, японский с каллиграфией или малайский с диалектами…

Да, такие типы никогда не нравились Забелину. Кроме приснопамятных очочков, в джентльменский набор Феликса Спасского входили: копеечная серьга в ухе (в виде дракона, кусающего свой хвост), копеечный перстенек на мизинце (в виде скорпиона, жалящего себя в голову) и не поддающиеся исчислению веревки на запястьях.

Во времена юности Забелина собирательный образ Феликса Олеговича Спасского украшал собой стенды “ОНИ МЕШАЮТ НАМ ЖИТЬ”.

Сам Спасский держался совершенно спокойно, если не сказать — отстранение. Его совсем не смущало то обстоятельство, что задержан он был неподалеку от места преступления, а именно — спящим на раскладушке, под которой стоял таз с кровью убитой.

— Вы же понимаете, что это ничего не значит, господин следователь, — мягко увещевал подозреваемый Забелина.

— Значит, вы полагаете, что убийство в доме, который вы сторожите, ничего не значит?

— Я к нему непричастен.

— А таз с кровью под вашей раскладушкой… Как он там оказался?

— Вот вы и должны установить, как он там оказался. Вы ведь сотрудник правоохранительных органов, не я. И вы должны доказать мою невиновность или найти более существенные доказательства моей виновности, чем эта… емкость с кровью. Разве на ней уже обнаружены мои отпечатки?