Битвы орлов

В обратный путь выступили часов в одиннадцать; помещик взял деньги только за фураж и снабдил улан провизией на дорогу. К утру следующего дня отряд благополучно вернулся в Куопио; корнет представил рапорт генералу, изрядно повеселив его своим рассказом о прошлом лазутчика.

— Видно было, что дрянь человек, да где ж лучше-то взять, — сказал Рахманов, отсмеявшись.

***

В Рауталампи шли ускоренным маршем. Майор Лорер со своим эскадроном и двумя ротами пехоты добрался туда первым и расставил караулы, чтобы никто не подкрался с озер Эйявеси, Ханкавеси и Сюваярви. Само селение представляло собой несколько домов вокруг кирхи и просторного дома пастора, там жили семьи помещиков и чиновников. Лорер решил устроить бал, тем более что у пастора-шведа были две дочери-красавицы; молодые офицеры протанцевали всю ночь, вместо того чтобы отдыхать после похода, — откуда только силы взялись. Финские девушки, которых нельзя было назвать хорошенькими, были несказанно рады кавалерам. К утру прибыл полковник Сабанеев с остальным отрядом и приказал остаться в Рауталампи на дневку, чтобы дать отдых людям и лошадям.

День выдался жаркий; лошади паслись в поле, дергая ушами и обмахиваясь хвостом; Булгарин отправился гулять со своим новым приятелем-шведом, которому тоже было девятнадцать. Оба кое-как говорили по-немецки; Арвидсон, лучше владевший этим языком, доказывал Булгарину, что русским шведов не одолеть. Даже не пытаясь опровергать его логические аргументы, Фаддей сорвал пучок травы, а затем разодрал его: так он хотел передать русскую поговорку о том, что сила солому ломит. Арвидсон вдруг пустился бегом и взобрался на небольшой холм. "Я Швеция! — крикнул он оттуда. — Россия, нападай!"

Несколько первых атак оказались неудачны: Булгарин заходил то справа, то слева, но Арвидсон всегда упреждал его и отпихивал, не давая захватить высоту. Оба вспотели и тяжело дышали, стоя друг против друга. "Костюшка! Бейте Костюшку!" — выплеснулось вдруг из омута детской памяти. Булгарин вновь увидел двор Кадетского корпуса и себя — одинокого, затравленного… Сделав обманное движение, он прыгнул вперед, толкнул Арвидсона головой в живот и дернул его под колени; в следующую секунду он уже сидел верхом на поверженном враге. "Lang lebe Russland!"[44] — торжествующе воскликнул Булгарин, вскинув кулаки. Встал и протянул Арвидсону руку, чтобы помочь ему подняться, но тот не принял помощи. "Неужели это сбудется?" — прошептал он словно про себя, отворачиваясь от Булгарина, чтобы скрыть слезы.

От Рауталампи шли по ночам, а днем отдыхали, пережидая жару. Мосты через протоки, соединяющие между собой озера, были сожжены партизанами, поэтому переправлялись на плотах или в челнах, привязывая к ним с боков для устойчивости вязанки хвороста или камыша, лошади же плыли сами. Близорукий Сабанеев раз чуть не утонул, прыгнув с берега на камыш рядом с лодкой, его вытащили егеря и насилу откачали. Иван Васильевич был еще не стар, лет тридцати шести, и по-детски обидчив. Такое часто встречается у людей небольшого роста (а Сабанеев был не больше двух аршин и трех вершков), к тому же он, по-видимому, страдал от последствий ранения штыком в лицо при Фридланде: у него был сиплый, прерывистый голос и плохое зрение, что он всячески пытался скрыть. Вместо того чтобы щурить глаза, он поднимал и опускал веки своих круглых глаз, точно филин. Как-то на рассвете он принял туман, стелившийся над гречишным полем, за озеро, и приказал устроить привал, набрать воды и варить кашу, а когда ему сказали, что воды здесь нет ни капли, нахохлился и погнал отряд дальше без отдыха.

Идти предстояло в Руовеси, в самое сердце страны, на соединение с графом Каменским 2-м, которым Буксгевден заменил Раевского. От Куопио — каких-нибудь двести верст с небольшим, ближе, чем от Гельсингфорса, но, выступая в поход, Сабанеев сказал: "С нами Бог!" — и перекрестился.

Спали вполглаза, с оружием не расставались ни на минуту. Съестное и фураж порой приходилось отнимать си-лои: крестьяне, пережившие этой зимои голод и мор после прошлогоднего недорода, защищали свои припасы с мушкетами в руках. В помещичьих усадьбах боев не случалось, хозяева соглашались отдать требуемое под расписки, но и там следовало держать ухо востро, а ненависть висела в воздухе подобно предгрозовой духоте. Не раз и не два русским говорили, что они идут на верную смерть, вернулись бы лучше в Куопио. На это Сабанеев отвечал, что за смертью они пойдут во Францию, Финляндия же им понравилась, они останутся тут.

Лето неприметно катилось к осени: ночи становились темнее, день убавился на час. Однажды к вечеру небо застили тучи, настал настоящий мрак. Уланский разъезд увидел с холма огни костров — чье-то войско на биваке, но не отважился идти через болото. Эскадрон Лорера отправили на рекогносцировку; унтер-офицер, видевший огни, служил проводником.