Бюро добрых дел

Лайму никогда нельзя было просчитать или спрогнозировать. Она жила эмоциями, причем понятными только ей самой. Объяснять что-либо не считала нужным. Дашу это всегда удивляло и даже обескураживало. И тем не менее они общались. После каждого такого общения Даша задавала себе вопрос: «Зачем?», ответа не было. Сама себе говорила: «Нужно ставить точку». Но точка не ставилась, опять выходило многоточие. Опять же, останавливало рациональное, а вдруг впереди забрезжит что-то интересное? И ответ на вопрос все же придет? Рано или поздно.

Даша жила в России. Как минимум два раза в год она летала в командировку в Гамбург. Компания, ее принимающая, была небольшой. Директор, секретарь, отдел продаж, отдел логистики и инженерный отдел. Лайма работала в отделе логистики. Естественно, пересекались по рабочим вопросам, тем более что Лайма единственная говорила на фирме по-русски. Бывшая русская, в детстве привезенная родителями из маленького латышского города Даугавпилс, Лайма была двуязычной. По-немецки говорила без акцента, по-русски тоже. Русская же, просто родилась в Латвии. Скорее всего, она и латышский язык знала, почему нет? Но все же родители выбрали для своих детей немецкую культуру.

Редко, но Лайму прорывало на откровенный разговор:

– А я не знаю, почему им в Латвии не сиделось. Думаю, голос крови. Они же немцы по своим корням. Я ведь маленькая была, мы переехали, мне было пять лет. А вот помню и речку нашу Даугаву, и луга, по которым босиком бегала, и сосны. Знаешь, высокие такие, корабельные. И через них небо всегда голубое. И облака вот прямо несутся по небу. Но больше всего, конечно же, речку помню. Вот вроде тут и Эльба, и море, а все не то. Помню, вода ледяная, течение быстрое, а я все равно маму за руку тяну, пошли купаться. А когда ей? Хутор, хозяйство. Правда, родители шептались, что раньше-то хозяйство поболее было, оттого и уехали. Гордые, обидно было. Здесь тоже хозяйством обзавелись. Хутор стал еще меньшим, но их все устраивает. Я их понимаю. Не люблю, когда в мою жизнь лезут, тем более когда ею управляют.

– Ну так ты же в компании работаешь, над тобой вон сколько начальников!

– Это другое. У всех есть свои права. У одних право быть директором, у меня право на них работать. Передумаю – уйду. Или выучусь, к примеру, на художника и буду на мосту свои картины продавать.

У Лаймы все было просто. Тут товар отгружает, передумает – подастся в художники. Хорошо, хоть не в балерины. Хотя, собственно, почему нет? И не беспокоится про завтрашний день. Главное – это полет души.

Даше про родителей было интереснее, чем про луну и космос.

– Зато приехали, уже зная немецкий.

– Они? Не смеши! Они больше чем за тридцать лет его выучить не смогли. То есть они даже не пытались. Но я их не осуждаю. И это, опять же, их право.

– Ну неудобно же.

– А это их выбор.

И опять дивилась Даша смелости Лаймы. Выбор, право… Нет, Даша мыслила другими категориями. Для нее главным были надежность и уверенность в завтрашнем дне.

Даша приезжала, как правило, на неделю. Лайма радовалась ее приезду очень искренне. Да и Даша успевала за полгода забыть про нудные подробности межгалактических проблем. После рабочего дня вдвоем шли пить кофе. Это так называлось, а на самом деле по бокалу просекко, или апероль, или какой-нибудь легкий коктейль по типу «Беллини». Именно Лайма открыла для Даши богемную жизнь Гамбурга. Красивые бары, стильно одетые девицы, модные аперитивы.

– А о чем они говорят? – У Даши был свободный английский, с немецким никак не клеилось. Каждый раз по приезде в Германию она давала себе слово, что уж теперь возьмет себя в руки и всерьез начнет учить язык. Накупала кучу книг и фильмов на немецком, но, как только возвращалась домой, тут же все благие намерения улетучивались. Не хватало времени, ничего не запоминалось, а дальше всегда находился повод заняться чем-нибудь более полезным. Оно и понятно: язык нужно учить, проживая в стране, все остальное бессмысленно, тем более когда не видишь особой надобности: по-английски в Германии говорят практически все. Но вот понять такой разговор на заднем фоне тоже хотелось. На выручку приходила Лайма.

– А ни о чем.

– Как это? У них же рот не закрывается. Причем обсуждают с таким пылом. Особенно вон та, с кудрями. Говорит уже двадцать минут не умолкая, еще немного, глаза из орбит вылезут. Можно подумать, ее муж любовницу завел, а соседка их застукала и сегодня утром доложила бедной девушке все в подробностях. Лично я бы так сейчас перевела ее рассказ.

– Обалдела? Это все не про Германию. Тебе такое тут никто не расскажет. Соседка может втихаря на тебя пожаловаться в полицию, при этом будет мило улыбаться при встрече. Вот это тут часто и в почете.

– Ужас! Это такая борьба за нравственность? То есть ей не все равно, с кем мой, допустим, муж проводит время? Вот это нравы. Это я понимаю! Но вот так вот сразу в полицию? Почему она жене-то не расскажет? Может, жена против вмешательства полиции? Или она уже в курсе и ее все устраивает?