Бюро расследования судеб

– И никто не подумал, что этого человека хорошо бы разыскать?

– Надо полагать, никто у нас этого и не требовал.

– Мне необходимо узнать, что написано в этом письме.

– И речи быть не может, – повторяет Беренс, высокомерно, будто разговаривает со стажеркой.

Она чуть приподнимается на каблуках своих лодочек, чтобы смерить его пренебрежительным взглядом; его одеколон отвратителен:

– Я разыскиваю Лазаря Энгельмана. Эту миссию на меня возложила директриса. Письмо может помочь мне в поисках. Так что извольте принять на себя непосильную для вас ответственность вскрыть его при мне.

Они обмениваются непримиримыми взглядами, но Ирен сказала волшебное слово. Дитер Беренс – примерный служащий, пожелания директрисы для него – закон. Ножом для разрезания бумаг он вскрывает конверт, в котором – несколько страниц на испанском языке с необычной орфографией. Письмо начинается как обычно: вот только «Mi querido» написано как «Mi kerido»[13]. Они оба не владеют испанским. У Ирен идея: привлечь Монце Трабаль, французскую специалистку по истории, каталонку по происхождению, – она уже несколько месяцев работает в центре. Стоит ей только продиктовать по буквам первые слова из письма, как молодая женщина без колебаний отвечает:

– Это на сефардском. На этом языке говорили евреи-сефарды. В пятнадцатом веке их изгнали из Испании, и они увезли с собой язык – смесь кастильского наречия с ивритом и словами, заимствованными из идиом других стран региона: турецкого, болгарского, итальянского, французского… На этом языке сейчас очень мало кто говорит. Мне повезло – я учила его в Сорбонне. У меня тут много текущих документов, и все-таки я могу попытаться перевести вам это где-нибудь к концу недели.

Завершив разговор, Ирен размышляет – что могло связывать сефардку из Парижа с чешским ашкенази, нашедшим убежище в Израиле. К несчастью, если уж Аллегра Торрес не знала в 1978-м, куда писать Лазарю, то Ирен, скорее всего, упрется в такой же тупик. Антуан был прав. Этот Лазарь, подобно евангельскому, кажется тоже обладал даром исчезать бесследно.

В столовой она встречается с остальными работниками своей группы. Хеннинг совсем потухший. Они с женой весь дождливый уик-энд пытались усыпить близнецов бесконечной игрой в «Мемори» и массированным просмотром документальных фильмов про животных. Полный провал – когда близнецов стали укладывать, они подняли такой громовой крик, что родители дошли до мысли капнуть в их детские бутылочки шнапса.

– Говорили же мне о желании детей убить отца. Но я думал, что это в фигуральном смысле, – вздыхает Хеннинг. – И что это начинается позже.

– А если сбагрить их твоим родителям? – подсказывает Констанца, коллега из Германии.

– Они уж старые. Это может их совсем добить.

– Разлучи их, – подсказывает Ирен. – Вместе они – банда.

Хеннинг задумчиво качает головой.

– Нашла ты свою польку? – спрашивает он.

– Ищу.

Раскрыв тайну медальона, она созвала гостей – и каждый выдвинул по гипотезе. Вита поочередно оказалась участницей Сопротивления во Внутренней польской армии[14], рабочей, насильно оторванной от семьи, проституткой с благородным сердцем, шпионкой…

– Меня больше всего удивляет, что она предпочла умереть с еврейским ребенком, – замечает Констанца. – Польский антисемитизм ведь отнюдь не миф…

Ирен оборачивается: нет, Дорота, их польская коллега, этого не слышала.

– Да, там это даже вошло в традицию, – иронизирует Микаэла.

– Давайте-ка не обобщать, – перебивает ее раздраженный Хеннинг. – Нацисты по всей Европе нашли себе помощников, с усердием прислуживавших делу избавления от евреев, и алчных соседей, позарившихся на их добро и начинания. Антисемитизм не был исключительно немецкой или польской чертой. Он был повсюду.

Констанца предпочитает сменить тему:

– Ирен, тебе стоило бы поинтересоваться в музее Аушвица. Они могут что-нибудь знать о ней.

– Хорошая идея. А еще я свяжусь с польским Красным Крестом.

Она спрашивает, как продвигаются другие расследования. Большинство так же медленно, как и ее собственные. Один только Ренцо, два года назад приехавший сюда из Милана и усиливший группу Ирен, сумел легко найти владельца женского перстня с камнем. Он полагает, что в Норвегии найдется и его дочь.

– Вот тебе и повод съездить к фьордам на рождественские каникулы, – советует Микаэла.

Зимой там наверняка очень красиво. Да и – как знать? – может быть, он встретит там прелестную норвежку и они вместе полюбуются снегопадом…

Ренцо бросила невеста. Она не поняла, зачем он сменил желанную должность при Миланском университете на какой-то мрачный немецкий архивный центр, и не сочла возможным уехать из родной страны в гессенскую глухомань.