Бьющий на взлете

— Но, согласись, какие возможности потешить в себе настоящего журналиста…

— Знаешь, на что купить, сволота. А писать об этом можно будет?

— Нет.

— Ну и нахрена мне?

— Чтобы жить. Вопрос же не как долго, а как именно.

О, это вопрос. Это был вопрос на миллион, правда ваша.

— Ты много где бываешь, большей частью, не там, где тебя ждут нарочно. Ты можешь увидеть то, что специально нам никто не покажет. Но не шифруйся от нас, Гонза. Докладывай. Что и где. Кого повидал. На что оно оказалось похоже… существует видовой определитель так-то. Докладывай, понял?

Гонза нахально прищурился:

— Ты мне пока что не босс.

— Инстинкт самосохранения тебе босс, летучий. Жить захочешь — доложишься. Хотя кому я говорю…

Сеть энтомологов оказалась разветвленной. Пепа был даже не крайним, а рядовым.

— Ты вообще очень годен к этой профессии. Как постареешь, можешь выйти в энтомологи.

— А энтомологи все из бывших ктырей?

— Нет, — Новак ухмыльнулся, — могут быть из шмелей, к примеру. Наша природа не обязательно хищнецкая. Ктырь может быть энтомологом, но энтомолог не может быть ктырем… в смысле способа отношения к жизни. Пока ты неплохо справляешься с информацией.

— Вот именно, что неплохо! — пробурчал Грушецкий. — Но хорошим это не назовешь.

— На энтомологов не обучают, Гонзо, до энтомолога нужно дорасти. Шанс у тебя есть…

— Знал бы ты, как мне блевать хочется от этого слова в твоем исполнении, Пепа…

— Тогда выйдем на свежий воздух.

Глава 10 Проблемы поколений

Уселся в балконное плетеное кресло, натянул на голову капюшон куртки, засунул руки в карманы, ноги водрузил на второй стул. Большой плюс его нынешнего положения был в возможности останавливать обмен, замирать, отдыхая вне фазы сна. Ночь канула в небытие, как последние его пять лет жизни — столь же мгновенно. Очнулся от того, что всё вокруг смущенно розовело, напитывалось жемчугом, золотом, голубизной, рождающейся из пепла. На балконе не выспался, на дворе не лето. Все ж таки он был человек, а не вот это вот всё. Размял тело там же, отжался от перил, постоял в планке с видом на рассвет и Ка Д’Оро наискосок. Вернулся в номер, глянул с нежностью на девочку в скомканных простынях. Та еще спала, на звук его шагов, как сурок, поднялась столбиком на минуту, осоловело глядя на пейзаж за окном, бухнулась обратно в подушки. Но нажать на кнопку спуска в смартфоне минуты ему хватило.

Жаль, не сфотал Элу, когда была возможность. Было бы чем согреться теперь.

Он давно выключил тумблер и чувства больше не просыпались. Больше его никто не тронул с момента последней Праги. Кроме девочки, конечно. Набрал номер, долго не отвечала, потом — замедленный сонный голос.

— Фото видела?

— Что? А, да. Красиво.

— Я проснулся, смотрю — сидит. Потянулся за камерой сразу и…

— Я думала, случилось что, раз ты позвонил. У вас все в порядке?

— Да, все. Как ты?

— Спасибо, хорошо.

— Наталка, ты у врача была, что молчишь?

— Что? А… Янек, зайчик, вечно ты путаешь часовые пояса, ты бы хоть на время посмотрел-то у нас…

— Прости, прости, да, конечно. Кристофу привет, наберу позже.

Повесил трубку. В прошлое не надо звонить, как в настоящее, тебя там уже не ждут.

Дочь спала. Стыдно признаться себе самому, но отчасти он гордился ей как предметом искусства, к созданию которого был причастен.

Пармезан, прошутто, несладкая оранжевая дыня в нарезке, вяленый инжир. И черный кофе — мать пила его раз в сутки такой крепости, что у любого нормального человека сердце б остановилось, и пытаться повлиять на ее в этом смысле было абсолютно бессмысленно. Непреклонность в роду явно передавалась по женской линии. Белые волосы, уложенные кинематографичной волной в стиле сороковых годов, отточенная грация сиамской кошки. Грушецкий питал слабость к сиамкам из-за привязанности к матери. Завтракать вышли в колодезной узости и высоты дворик, в котором остро не хватало зелени, и не спасали даже чахлые деревца в кадках. Венеция — сама дерево и кирпич, но мертвое дерево, засоленное в море, не живое. А живое тут только в прошлом и в Арсенале, куда он пока не дошел.

Плеснул в кофе молока — цвет напитка почти не поменялся — потянул с общей тарелки себе прошутто. Поверх смартфона поинтересовался:

— Чем планируете заняться? Шоппинг, встречи, пляжи, местные красоты? Добью пару страниц и буду готов сопровождать…

— О, не знаю пока. Надо спросить Аниелу. Кажется, она хотела маску — раз уж ты заговорил про шоппинг. И катер, если не гондолу, чтобы покататься.

Мать и сын перебрасывались репликами, изучая в сети каждый свое, но внимания матери в большей степени хватало еще и на сына.

— Знаю одну лавку, вчера видел в Каннареджо. Годнота, аутентичность, никакого пластика. Даже мне понравилось. Правда, цены конские, и такая лютая бабка за прилавком…

— Зайди туда в велотрусах.

— Что? — Ян осоловело оторвался от пролистывания новостной ленты.

Пани маменька безмятежно разглядывала в планшете очередную этрусскую вазу:

— В велотрусах, говорю, зайди. Скидку дадут.

— Ты меня до конца жизни троллить будешь этой историей?