Бюст на родине героя

Так вот, от Людочки я узнал, что Шик, похоже, насовсем обосновался в России. Он так сошелся — одному Богу ведомо, на какой почве, — с Вячеславом Харитоновичем и Маем, что вошел с ними в долю и теперь служит в «Констеллейшн», мотается между пресненским офисом и комбинатами в провинции. Насколько ей известно, этот хитрый татарин Ринат Гамизович здорово прижал их по ценам, так что с ним они больше не работают, но в других городах им охотно наливают. После того как Шик раскрыл в «Констеллейшн» мою подноготную, они сосем потеряли ко мне интерес — решено было оставить меня в покое, а Людочку отозвать с задания. Но, как видишь, совсем отозвать меня им не удалось, закончила свой рассказ Людочка и принялась выделывать со мной штучки, на которые была горазда.

Шурка и Олег тоже поведали мне немало интересного.

Гриша Писаренко снова запил, должно быть, с перепугу. Мало того что сорвал все поставки, чуть не пустив Шурку по миру, так он и Гену не смог путем отремонтировать, во всяком случае, старик Костоломофф купить его наотрез отказался. Впрочем, нет худа без добра: почтенный костознатец ухитрился обнаружить на правой локтевой кости Гены следы случившегося в детстве перелома, а Натан засвидетельствовал, что такой же перелом руки был у друга его детства по кличке Жирдяй. В общем, скитания Гены закончились, Натан купил у Шурки многострадальный скелет и предал его земле, воспользовавшись услугами — весьма пикантное обстоятельство! — похоронного бюро, прежде принадлежавшего Аркашке. Тот его успел продать, а новые хозяева, чтобы не терять клиентуру, сохранили старое название фирмы, лишь понизив букву «ш». Теперь бюро называется «Похороны с шиком» — это не шутка, я сам видел рекламу в нью-йоркской газете на русском языке.

Что же касается Шурки, то по миру он, слава Богу, не пошел, у него теперь какие-то другие дела с Натаном, которые тоже обещают стать золотым дном, — вот приедешь, тогда и расскажу.

А я себе работал и работал, благо в халтуре недостатка не было, почти не выходил из дому и однажды поймал себя на том, что стал изменять многолетней привычке к ежедневному бритью. Чтобы окончательно не опуститься, я сходил в универсам и купил новую бритву, а возвращаясь к себе, обнаружил на дворе весну.

Не я первый заметил, что с годами ночи становятся длиннее, а времена года короче. Весна пролетела мгновенно, и вот уже на акациях появились зеленые стручки, которые давно служат мне индикатором быстротекущего времени. В детстве мне казалось, что они висят на ветках целую вечность и целую вечность можно делать из них свистульки. А сейчас я успел только раз сорвать созревший, набитый упругими горошинами стручок, бережно распотрошить его и поднести к губам. Правда, звук у свистульки получился отменный — чистый и звонкий.

Когда стручки побурели и стали непригодны для изготовления свистулек, позвонил Олег и сообщил, что они с Валюшей намедни поженились. В православную церковь не решились пойти — оба некрещеные, так что обвенчал их черный баптистский священник. Он тебя, кстати, знает.

Я от всей души поздравил Олега и Валюшу. Он поблагодарил меня и как бы между прочим добавил, что на прошлой неделе, еще будучи женихом и невестой, они навестили Барбару с ребеночком. Пацан, по словам Олега, вылитый я: светленький, мордастый и такой же плешивый, а заревет — точно я смеюсь. Приехал бы посмотреть…

Тут пришло время менять резину на моем «москвиче» — старая совсем облысела, и я отправился к своему доброму приятелю в Вешняки.

Мы давно с ним не виделись. Пока он размонтировал колеса, я сидел на скамеечке и рассказывал о своем житье-бытье. Когда я закончил, он загасил окурок в корыте для проверки камер, кинул на станок очередное колесо, запихнул монтировку между диском и шиной и, не глядя на меня, сказал:

— Херня все это. Все херня, кроме детей.

Москва

1994–1995