Бизар

– Можно сделать фонтанчик с подсветкой, мистер Винтерскоу! Хотите? Можно поющий фонтанчик… Это так просто, – говорил Потапов: кто-кто, а он знал секрет – человек, которому все вещи открывают свои тайны. – Чуть-чуть приложить руки, – говорил он, – и народ, который и без того сюда приезжает поглазеть, потянется со всех концов света в ваш, мистер Скоу, институт миролюбивых исследований! А когда приедут монахи, которых вы так давно ждете, можно будет заняться пивоварней или виноделием, делать медовуху, ту самую… они должны знать рецепт, они же русские… Я не говорю про пасеку, настоящую пасеку, мистер Скоу. Представьте, «Хускего хоннинг», звучит? Конечно, звучит! А вишневое вино, мистер Скоу, не стоит больше покупать. Я соберу вишню и поставим бадью. Нет ничего приятнее, чем сидеть долгими зимними вечерами у камина, тянуть свое домашнее вино и говорить о Вселенной, бесконечной Вселенной. Или о Боге. Что, впрочем, одно и то же, на мой взгляд. Так что все будет о'кей, сэр. Ни о чем не волнуйтесь. К приезду монахов баня будет готова. Надо будет закупить материал. Я список составлю. Моя машина в вашем распоряжении, сэр!

Потапов прямо навязал старику строить баню. Началась закупка материала…

Михаил катался с мистером Винтерскоу по всяким строительным магазинам. Они купили бойлер и электрическую парную, несколько десятков метров медной трубки… краны, унитаз, раковину… душ, плитку, вагонку высшего качества… гвозди, переходники… всяких мелочей – тьма!

Старик разводил руками:

– У меня нет, нет таких денег!

– Баня, мистер Винтерскоу, это не одноразовое удовольствие, – говорил Потапов. – Это на века, на века!

Они с Иваном строили баню в подвале замка, откачивали поминутно воду помпой, колдовали, колдыбались, месяц курили, перебирая трубки, гвозди… раковину, душ… краны, вагонку, плитку за плиткой… самокрутку за самокруткой… Я заделывал трещины в башне замка, – видел, как они в дом к Мишке бегали – обедали, чаи гоняли, ни хера не работали. А потом приперлись ко мне, встали на лесенке и снизу подмигивают, Иван и Мишка, две слащавые головешки, джоинт показывают, зазывают.

– Давай перекурим, – сказал Михаил, – ты много работаешь – и совсем без перерывов, так нельзя! Перекурим, поговорим!

Я понял, что ему что-то надо от меня; интересно чего, если невзирая на мое открытое презрение к нему он таки решил со мной разговаривать, значит, что-то совершенно неординарное должно было родиться в его шишковатой голове! Ну, ну, послушаем…

– Чего тебе надо? – грубо спросил я его.

– Давай покурим и поговорим, – простонал он, выпуская притворную улыбку на своей маслянистой морде.

– Сразу говори, чего надо! – рявкнул я и шлепнул побольше цемента на трещину в стене. – Выкладывай!

Михаил заулыбался. Покрутил головой.

– Хорошо ты меня знаешь. Вот приятно с таким человеком. В доску свой. И ходить вокруг да около не надо. Сразу к делу. Так вот, я решил разводить птицу, – начал Потапов, и я чуть не расхохотался: и стоило из-за такой чепухи влезать в башню! – Не смейся! Это дельное занятие. Сам что будешь зимой жрать? А я утку! Они так недорого стоят, сейчас маленькие, жрут что попало, если взять сразу штук тридцать, всю зиму можно только на утятине держаться!

– Бог в помощь! – крикнул я на него, поборов желание сплюнуть.

Но он влез по пояс, торчал из пола передо мной, мешая приступать к работе.

– Видишь ли, там, я думаю, можно, да я просто уверен, можно сбить цену. Потому что кое-кто, я видел, не по бумагам покупает, а как свои…

– Что значит как свои? Что ты плетешь? Кому ты свой в Дании?

– Да блин, дай сказать! Я ж те говорю, если, может, ты поедешь с нами, поговоришь по-датски, объяснишь, что мы свои, что живем тут, понимаешь, будем каждый год покупать, может, он продаст, ну не как этим, в город, кто отчитывается, а по-черному, без налога… Заодно я корму куплю тоже побольше, всяко у них дешевле, чем в городе заказывать…

Меня разобрал смех. Я бросил кельму, выкурили джоинт, поехали на ферму. Заодно в магазин меня завезли, затарился. Птичник оказался настоящим троллем. Горбатый, бородатый и с бельмом. Я все понял: с таким не договоришься. За крону удавится. Дохлый номер. Но Михаил настаивал. Он встал передо мной, именно передо мной, уставился на меня и грозно говорил то, что я должен был сказать птичнику, а я, отвернув от Мишки голову, чтоб слюни не летели, вежливо все переводил старику. Но тролль не купился на мои улыбки и вежливо склеенные фразы. Он же не дурак, он видел, как говорит Михаил. А того распирало. Как только начали торговаться, Михаил посинел, принял очень грозный вид, у него на губах выступила пенная кайма, глаза налились кровью. Он смотрел на меня и даже закатывал от ярости глаза, когда я ему передавал насмешливые ответы несгибаемого старика. Когда в седьмой раз птичник с язвительной насмешкой сказал: «Передайте этому глупцу, что я не стану сбивать цену, и пусть катится куда хочет, я ему вообще ничего не продам», Михаил, не дослушав ответа, сказал: