Бизнес

Эта двухмоторная этажерка представляла собой красу и гордость «Эйр-Тулан» и, если честно, была единственным самолетом Туланских авиалиний. Рядом с опускающимся окном пилота на корпусе было маленькое гнездо; когда в него вставляли древко с туланским флагом, самолет тут же превращался в правительственный. Его прозвали «Отто». На самом деле, он не выглядел таким уж примитивным — ну, если не смотреть на его винт, пару-другую странных вмятин на фюзеляже и неубирающееся шасси, — но потом работники наземной службы открыли носовой отсек, и там, вместо радара, радиопеленгаторов и устройств для слепой посадки, которые я наивно ожидала увидеть, оказалось только пустое место.

Когда я в прошлый раз села в «Отто» — дело было в Бангладеше, в аэропорту Дакки, — сразу после DC-10 Пакистанских авиалиний (тогда был ужасный полет и безупречная посадка), в салоне, помимо меня, оказались еще пьяные туланские чиновники (их было шестеро; впоследствии выяснилось, что они составляли ровно половину туланской государственной службы), двое жрецов в желто-шафрановых одеяниях, странных головных уборах (в руках они держали пластиковые пакеты, набитые блоками сигарет из беспошлинного магазина), пара крестьянок, которых в полете пришлось уговаривать не зажигать примус для заварки чая, мелкий, но вонючий козел и двое перепуганных поросят, которые всю дорогу визжали и гадили. Да, чуть не забыла: на полу стоял садок с курами — каждая из этих птиц громогласно сетовала, что вынуждена доверить свою куриную жизнь столь ненадежному аппарату.

В общем, было весело.

На этот раз я летела в одиночестве, хотя за последним рядом шатких сидений громоздились закрытые сеткой ящики, а на двух передних рядах лежали мешки с почтой. Оба пилота — те же маленькие улыбчивые туланцы, что и в прошлый раз, — приветствовали меня как старинную знакомую. Перед полетом меня ознакомили с правилами безопасности; они состояли в том, что, если вдруг я найду инструкцию по безопасности (вообще-то, скорее всего, последнюю инструкцию съел либо козел, либо ребенок, но мало ли, вдруг просто валяется где-нибудь на полу), не могла бы я отдать ее им? А то у них грядет проверка, а эти чиновники из Управления гражданской авиации — такие невозможные придиры!

Я пообещала, что в том маловероятном случае, если во время полета вдруг открою глаза, то непременно проверю, не пролетают ли мимо меня и не прилипли ли к потолку из-за мертвой петли ламинированные или просто ксерокопированные листки инструкций.

Пилотов это очень позабавило. Пока они стучали по приборам, почесывали лбы и озабоченно посвистывали сквозь зубы, я наклонилась так близко, как только могла решиться, к заляпанному подозрительными пятнами стеклу иллюминатора и стала смотреть, как обтекаемый, сверкающий «лир» отвернул свой набитый электроникой нос, быстро завел двигатели и помчался по взлетной полосе. Подозреваю, что в этот момент на моем лице было написано отчаянное сожаление, будто я в миг умопомрачения обменяла ящик коллекционного шампанского «Крюг» на литр игристого «Асти Спуманте».

— Вы хотеть, чтобы мы дверь оставить открыта? — спросил второй пилот, повернувшись ко мне. Он явно наелся чеснока.

— Это еще зачем?

— Чтобы вы лучше видеть вид.

Я бросила взгляд туда, где между его сиденьем и сиденьем первого пилота виднелся кусочек лобового стекла, и ясно представила, как в него полетят камни и снег.

— Нет-нет, благодарю вас.

— Ну, ладно.

Он рывками задвинул дверь. В сравнении с ней солнцезащитный щиток любого автомобиля мог бы показаться прочнее.

— Дядя Фредди?

— Катрин, ты где?

— В летающей колымаге, направляюсь к самым высоким горам в мире.

— То-то, я слышу, шумно. В «Тарке», что ли?

— Где-где?

— Нет, погоди, у них же теперь новый самолет.

— Это — новый самолет?

— Ну да, «Тарка» давным-давно разбилась. Все погибли.

— Это обнадеживает… Я тебя ни от чего не отвлекаю, дядя Фредди?

— Нет, конечно, девочка моя. Извини, если я тебя растревожил.

— Ничего страшного. По крайней мере, могу теперь не притворяться — честно сказать, звоню в основном для того, чтобы хоть как-то отвлечься от полета.

— Тебя можно понять.

— Но, кроме того, хотела вернуться к той шотландской теме, которую мы обсуждали на рыбалке, помнишь?

— На рыбалке? О да! Кто бы мог подумать, что в это время года можно поймать форель!

— Действительно, никто. Ты помнишь, о чем конкретно мы говорили?

— Разумеется. О чем же конкретно?

— Ой, воздушная яма, что ли. Одну минутку, мне на колени свалился почтовый мешок. Сейчас пристегну его в соседнем кресле… готово. Так вот, ты связался с Брюсселем?

— А как же. Твой человек сейчас на пути… ну-у… туда, где ты была.

— Хорошо. Господи!

— Кейт, ты жива?

— Гора… уж очень близко.

— Вот оно что. Да, зрелищный полет, верно?

— Не то слово.

— А твой приятель Сувиндер уже вернулся?

— Видимо, нет — он в Париже. Вернется через несколько дней. Постараюсь уехать до его прибытия.

— Смотри не наткнись на хоругви.

— Это еще что?