На ум приходило только одно: ребята что-то скрывают. Они меня побаивались, что само по себе, не скрою, всегда греет душу, но сейчас я увидела нечто отличное от естественной нервозности начальников местного масштаба, привыкших к всеобщему поклонению, но вынужденных держать ответ перед нагрянувшим как снег на голову представителем высших эшелонов управления. Я увидела что-то другое.
Может, они оба — тайные женоненавистники, подумалось мне; может, они пренебрежительно, а то и недвусмысленно обращаются с женщинами (я изучила данные по этому заводу: текучесть кадров чуть выше среднего уровня, особенно среди женщин; количество жалоб, разбиравшихся в комиссиях по трудовым спорам, чуть выше, чем можно предположить), но почему-то мне казалось, что не этим объяснялись исходившие от них токи нервного напряжения, которые я безошибочно чувствовала.
Конечно, дело могло быть не в них, а во мне. Первым делом проверяй оборудование на возможную ошибку датчика.
Не знаю, смогла бы я в конце концов отделаться от этого чувства или нет; видимо, склонилась бы к мысли, что они проворачивают какую-то выгодную аферу, за которую ничего не стоит вылететь с работы, но моего внимания это не стоит, если завод в целом выполняет план. Однако немногим позже случилось нечто такое, что подтвердило мои подозрения.
В проходе показалась работница, одетая в скафандр. На то, что это именно женщина, указывали очертания фигуры и походка. Она с рассеянным видом тащила портативный компьютер, затянутый в пластик металлический чемоданчик, толстый справочник в глянцевой обложке и тяжелые, торчащие во все стороны кабели. Я заметила ее раньше всех. Потом обернулся Хендерсон, стрельнул глазами в мою сторону, а затем опять — в направлении той женщины. Он подался ей навстречу и оглянулся на Рикса, у которого на мгновение дрогнул голос.
Приближаясь к нам, женщина пыталась что-то нащупать в кармане комбинезона; Хендерсон уже шагал к ней. Он был совсем близко, когда она выудила из кармана ключ-пропуск на тонкой металлической цепочке.
Тут Хендерсон, вытянув руку, преградил ей путь и кивком указал в обратную сторону. Только теперь женщина подняла голову — до этой минуты она его не замечала. Мистер Рикс тронул меня за правое плечо, вежливо, но твердо развернул в противоположном направлении, рубанул воздух свободной рукой и сказал с шутливым гневом, лишь самую малость переигрывая:
— Дай им волю — они тут инкубатор устроят! — Он потер ладони в перчатках. — Ну, так. Теперь чайку?
Я подняла к нему улыбающееся лицо:
— Это будет очень кстати.
На обратном пути я распорядилась, чтобы Реймонд сделал крюк и заехал на пустырь возле заброшенного шоссе, неподалеку от Коутбриджа.
— Девочка, подойди-ка сюда.
— Чо?
— Подойди сюда, говорю.
— Чой-то?
— Что? Как ты сказала?
— А?
— Это у тебя такая английская речь, детка?
— У меня не англичанская, а шотландская.
— Ага. Это уже лучше. Но твоя национальность меня не интересует, детка. Мне просто захотелось выяснить, можем ли мы достичь понимания.
— Чо?
— Ничего, это к делу не относится. Будь добра, подойди поближе к машине; терпеть не могу повышать голос… Тебя никто не укусит, детка.
— А это ктой-то?
— Это Джеральд, мой шофер. Поздоровайся, Джеральд.
— Приветик! Как жизнь, цыпа?
— Здорово… Чо он делает? Колесо сымает, а, миссис?
— Совершенно верно. У нас шина проколота. Он меняет колесо.
— Угу.
— Как у нас дела, Джеральд?
— Дела идут, мэм. Осталось совсем немного.
— Скажи, как тебя зовут?
— С чужими незя болтать. Маманя заругает.
— Ну-ка, Джеральд, познакомь нас.
— В каком смысле, мэм?
— Быстренько, молодой человек, представьте нас по всей форме.
— А… разрешите представить, миссис Тэлман: это… м-м-м… чадо, с которым вы беседуете. Познакомься, чадо: это миссис Тэлман.
— Угу.
— Вот нас и познакомили. Теперь я не чужая. Итак, как тебя зовут?.. Закрой рот, детка. А то некрасиво. Как тебя зовут?
— Маманя грит…
— Давайте я скажу, мисс: Кэти Мак-Герк, вот как ее зовут.
— А, добрый день.
— Боуби Кларк, недорост плюгавый.
— Зато у меня папаня есть.
— Мне такого папаню даром не надо; беспрокий твой папаня.
— И что с того? Хоть какой. У тебя и такого нет.
— Катись к шутам, жопа очкастая!
— Сама-то! Козявка! Вот мамке скажу — будешь знать, как обзываться.
— …Кэти?
— Чо?
— На, возьми.
— Чой-то?
— Носовой платок. Подойди, возьми.
— Обойдусь.
— Как хочешь. Если не ошибаюсь, это был юноша по имени Бобби Кларк.
— Ну-у. Говнюк он.
— Кейт, надо сказать, я неприятно поражена. Мне и в голову не приходило, что девочки твоего возраста могут так сквернословить. Сколько же тебе лет, Кейт?
— Восемь с половиной.
— Боже праведный.
— А вам скоко?
— Быстро же у тебя слезы высохли. Ты, однако, дерзкая. Джеральд, заткни уши.
— Руки у меня грязноваты, мэм, но уши я и так отключу.
— Ты очень любезен. Мне сорок восемь лет, Кейт.
— Фу ты, старуха совсем. У меня бабке — и то меньше.
— Спасибо за откровенность, Кейт. На самом деле я не так уж стара, и живется мне куда лучше, чем прежде. Впрочем, это к делу не относится. Скажи, чем ты тут занималась в компании юных друзей?
— Тута у нас олимпийские игры, миссис.