Бизнес ангел

Потом в другой раз я уезжала на сессию в Питер. Да-да, и учиться тоже каким-то, уже даже и не знаю, каким образом я успевала делать. Мне позвонил Виталий и сказал, что попробовал покормить Лёнечку перемолотыми пельмешками. Вообще он у нас кушал сам, вернее, его нужно было кормить с ложечки, но он делал что-то похожее на жевание. Мы давали ему только перемолотую пищу, иначе давился. После этих пельменей у него начался очень сильный запор. Никак не могли помочь ему сходить в туалет. А на фоне проблем с туалетом – снова судороги. Мы тогда поняли чёткую взаимосвязь между стулом и судорожной готовностью.

А однажды дома у Лёни поднялась высокая температура, которую ничем не получалось сбить, вызвали скорую, нас положили в инфекционную больницу. Мы побоялись оставлять дома ребёнка-инвалида с температурой и согласились на госпитализацию. Там ему стали ставить капельницы. А на утро началось такое, от чего, наверное, до сих пор у моей соседки по палате – молодой девчонки шок и волосы дыбом. Она так кричала, бедная, в голос, прижимая и отворачивая лицо своего малыша к себе. Потому что с моим творилось нечто невообразимое. Резкими приступами вздымался с вырывающимся хрипящим криком живот, сильно надуваясь, как овальный шар, и так же резко с хрипом сдуваясь, изо рта обильно лила пена, голова выглядела так, словно ребёнок в отключке. И всё это было такой интенсивности, что маленькое тельце моего сына подпрыгивало на кровати само по себе. Дичайшее зрелище.

Я тоже очень сильно испугалась и, плача, побежала за врачами. Они не могли ничего понять, что только ни делали, как только его ни крутили, просто единственное – забрали нас в отдельную палату, чтобы другие родители и дети не пугались. Я стала звонить в Москву на личный телефон невролога Марины Николаевны, и она сказала срочно ставить укол «Реланиума». Врачи поставили, и только после этого всё прошло. Я перезвонила ей снова, и она мне объяснила, что капельницами вымыли весь противосудорожный сироп «Депакин», который мы принимали постоянно для профилактики судорог, и в итоге произошли самые сильные в жизни Лёни судороги, которые и выглядели так страшно. А температура, которая поднялась на этом фоне, – неврологическая. Бывает, оказывается, и неврологическая температура, которая поднимается, когда организм ребёнка не справляется с судорожной нагрузкой. Я сразу пошла выписываться из этой больницы, потому что дальнейшее нахождение там было опаснее, чем дома, всё-таки инфекционка.

Марина Николаевна также рассказала, что температуру у таких детей нужно просто сбивать, не допуская критических значений, и принимать противосудорожное. Вот и всё лечение таких состояний. Я узнала об этом тогда впервые. Она научила, как именно её можно сбивать. И потом, когда у нас было подобное повышение температуры несколько раз, мы этого уже не пугались и знали, что именно нужно делать.

А врачи нашей местной больницы так ничего и не поняли, что вообще происходило. Зато при выписке из этой инфекционной больницы сделали мне жестокое замечание с едкой интонацией. То ли одна из них захотела «порисоваться» перед другой, то ли просто, как вампир, посмотреть на мою реакцию жертвы, которая и так в шоке от всего происходящего и уже не особо что соображает, кроме того, что нужно срочно уезжать домой. Эта врач произнесла, глядя на меня в упор:

– Ну, готовься, мамочка, дальше будет всё хуже и хуже, страшнее и страшнее, раз у вас ТАКОЕ. Видывали мы тут всякое. Тебе что, не говорили раньше, что они вырастают и становятся страшные, а трясет их – просто жуть? С каждым годом всё сильнее, и это у вас только начало. Не знала? Ну так знай теперь!

Зачем она всё это мне говорила, я не понимаю, но по сердцу словно ножичком скользнули эти слова. Я не ответила им, убираясь как можно скорее восвояси.

А далее полетели наши врачебно-командировочные будни. Мы по-прежнему месяц-два находились дома, а затем на месяц уезжали в Москву на лечение. Крохотные остатки надежды терять не хотелось, и поэтому время от времени мы всё равно ездили на консультации как к неврологам, так и к разным офтальмологам: в институт Гельмгольца и другие клиники. Просто чтобы точно и наверняка не пропустить ни одной возможности, если вдруг хоть маленькая, но она есть. Наука ведь не стоит на месте.

Был даже смешной случай, связанный с этими моими блужданиями по офтальмологическим клиникам. Однажды я решила пройти консультацию в одной активно рекламируемой, платной офтальмологической клинике. Записалась на прием, прихожу с сыном, а там снова сидит всё тот же Вишустин, и он именно нас должен принимать. Правда, в платной клинике он был и сочувствующим, и более вежливым, и потратил на нас, наконец, достаточно много времени, чтобы объяснить мне деликатно, что изменить что-либо невозможно, надо смириться и лечить неврологию. Вот так Вишустиным начались наши хождения по московским окулистам, им и закончились.