Тихо матерясь, Степа встал на ноги. Я посмотрел, из-за чего он упал: перед диваном валялось несколько тонких шприцов, мятые кусочки фольги, вскрытые упаковки таблеток. Шприцы были с иглами и перепачканы изнутри кровью. Я содрогнулся, представив, что эта хреновина могла бы воткнуться мне в ногу. А чистюля Карина здесь отдавалась этому Саше-студенту…
Степан держал девушку на руках. Если б не глаза, открытые и неподвижные, можно было подумать, что она спит.
А ведь она…
Я посмотрел на Крота, потом – опять на нее. Пробежался взглядом по комнате и нашел желтый свитер. Точно, эта парочка была в гостях у наркомана Артема! Свихнуться можно от такого количества совпадений.
– Юлиана?
Она дернула одним веком. Что ж, за неимением большего будем считать это знаком согласия.
– Поговорить надо. Ты меня слышишь?
– Бесполезно, по-моему, – вздохнул Степа.
– Ничего, сейчас мы ее приведем в чувство! Будь другом, покарауль ее хахаля. И заодно посмотри, может, какие-то записные книжки найдешь.
Брать Юлю на руки мне было противно, я попытался заставить ее хоть как-то стоять. Взял за плечо, но тотчас отпустил, когда пальцы коснулись волосатой потной подмышки.
– Ты будешь стоять?!
Вместо ответа она открыла рот и пустила слюну.
Я не стал церемониться. Я схватил ее за волосы и поволок за собой. Она сделала несколько шагов, потом бухнулась на колени, потом перевернулась на задницу; руки бессильно свисали.
Я притащил ее в совмещенный санузел и положил в ванну. Как приводить в чувство уколовшихся наркоманов, я понятия не имел, но был уверен, что найду способ, и включил холодную воду. Она ударила толстой струей и принялась быстро наполнять ванну. Я стоял и смотрел на Юлиану. Вид ее голого тела вызывал отвращение. Многочисленные царапины и ссадины, какие-то язвы на щиколотках, а вместо вен на обеих руках – страшные багрово-фиолетовые «дороги». Я не мог заставить себя относиться к Юлиане, как к женщине. Таких, как она, стерилизовать надо, чтобы не плодили дебильных потомков.
И тут в моей голове сверкнула догадка. Я вспомнил голос «лошади»; он как нельзя лучше соответствовал внешности Юлианы.
С крышки сливного бачка унитаза свисали перчатки из толстой оранжевой резины с пупырышками. Я схватил их, чтобы надеть, – и тут же бросил, в очередной раз содрогнувшись. Осмотрелся и увидел еще одни, такие же, но в нераспечатанной упаковке. Они лежали на стенной полке, заставленной банками с краской. Я содрал упаковку, надел перчатки и принялся интенсивно тормошить Юлиану.
Мои усилия долго не приносили успеха. Я бил ее по щекам, добавил теплой воды, окатил из душа – Юлиана не реагировала. Подействовало, только когда я окунул ее с головой. Она начала трепыхаться, а после нескольких погружений приобрела более-менее осмысленный взгляд и дар речи.
– Ты ч-чо делаешь, коз-зел! – взвизгнула Юлиана, цепляясь за мою руку.
Сомнений быть не могло. Здравствуй, «лошадь»!
– Ах ты, сука! – Я притопил ее и держал до тех пор, пока не прекратилось барахтанье.
Может, я держал бы и дольше. Я был в таком состоянии, что был готов ее прикончить. И не испытал бы при этом никаких угрызений того, что именуется совестью. Плевать, что с женщинами не воюют. Это – не женщина. Я мог бы сожалеть потом лишь о том, что не задал ей все вопросы.
Юлиану спас Степа. Он заглянул в ванную с записной книжкой в руках:
– Смотри, я нашел адрес! Вот, написано: «Машка, Мал. Пос., кв. 4». Хм, а номер дома какой? Ладно, фигня, тут телефон есть! Слышь, Костя, а ты не переборщишь?
– Это она, – сказал я, вытирая вспотевший лоб о плечо.
– Я вижу, что не он. Может, ну ее на фиг? Пошли, еще много дел надо сделать.
– Это она мне звонила.
– О как! Эт-то мы удачно зашли!
Я всегда знал, что наркоманы – живучие твари, а сейчас в очередной раз в этом убедился. Пока я разговаривал со Степаном, Юлиана немного очухалась, но лежала тишком и жадно ловила наши слова. Стоило мне к ней повернуться, как она вскочила и прижалась спиной к ободранной кафельной стенке. Вода выплеснулась из ванной на мои брюки.
– Не надо больше! – Юлиана прижала руки к груди. – Я прошу вас, больше не надо!
– Ложись, сука, обратно! – Я сделал угрожающее движение.
– Я вам все скажу! Это Сашка во всем виноват! Это он все придумал!
Я схватил ее за запястье и, выламывая руку, заставил опуститься на колени. Степан, болезненно морщась, ушел. Честно сказать, я и сам не испытывал удовольствия от того, что приходилось делать. Воевать с бабами – последнее дело, даже с такими, которые не похожи на баб. Но Юлиану требовалось дожать, и я подстегивал себя, мысленно повторяя: «Они убили Кушнера и похитили моего сына. Если я дам слабину, они могут вывернуться. Они меня не жалели, так какого хрена я должен жалеть?»
Прежде чем начать разговор, я еще раз опустил Юлиану под воду, так что потом, когда она начинала темнить, было достаточно протянуть руку и придать лицу нужное выражение, чтобы направить исповедь в правдивое русло.