Blackbird (ЛП)

— Мне очень жаль, господа, пожалуйста, извините меня, — сказала она, отказываясь посмотреть на Тертака в ответ, но немного задержала взгляд на Викторе, прежде чем развернуться и направиться к двери. Виктор взглянул на часы на каминной полке. Придется подождать несколько минут.

— Ах, ей приходится так усердно стараться, чтобы добиться своего, — грустно сказал Тертак. — Вы еще не спрашивали у Криспино ее руки?

— Элемер, Вы же знаете, что я слишком молод, чтобы обременять себя женитьбой, — он включил еще одну очаровательную улыбку. — Кроме того, синьорина прекрасна, но было бы неправильно, если бы мой выбор пал не на немку — для укрепления нации.

— Эх вы, члены партии. Ну что ж, мне же больше достанется!

Тертак повернулся, чтобы взять очередной бокал вина у проходящего мимо официанта. Виктор сделал еще один небольшой глоток вина. Посол Криспино мог быть фашистом и грубияном, но даже он вряд ли подложил бы свою дочь под венгерского пьяницу, который и имени ее не помнил.

— Элемер! Стефан! Buonosera! (5) — Мишель Криспино, подойдя к ним, пошатнулся и схватился за плечо Тертака, чтобы удержаться, заставляя их обоих качнуться. — Здорово вместе веселиться в эту безбожную немецкую погоду, не так ли?

Особого повода для праздника не было, кроме как если парень пил за своих японских соратников, чье посольство находилось через дорогу, но Виктор кивнул и поднял бокал. Пусть он и оказался в этой дыре, но в личном пространстве своей головы он хотя бы мог поднять тост за товарища Сталина и отважных москвичей. Мальчишка Криспино оказался отличным отвлечением для Тертака, что позволило Виктору тихо выскользнуть в ту дверь, за которой ранее скрылась Сара.

Покрытые толстыми текстурными обоями и завешанные картинами, коридоры посольства выглядели не менее роскошно. Посол, казалось, был влюблен в особенно уродливый стиль искусства, состоящий из линий, жестких углов и грязных цветов. Некоторые из картин, возможно, должны были что-то символизировать, но кто смог бы различить, что? Наверное, лучше не останавливаться на мотивах любых художников, одобренных Национальной фашистской партией Италии.

Виктор следовал по освещенным люстрами коридорам, в конце концов остановившись около комнаты с сочащимся из-под двери светом. Он постучал один раз, затем дважды подряд, прежде чем открыть ее.

— Герр Риттбергер.

— Синьорина Криспино.

Она сидела с властным видом на стуле с высокой спинкой за письменным столом, наклонившись вперед и соединив пальцы обеих рук над конвертом из манильской пеньки, который лежал между ее локтями. Свет настольной лампы создавал глубокие тени на ее лице. Ее драматический талант был тем, чем Виктор не мог не восхищаться. Виктор встал напротив нее и взял конверт, позволив бумагам из него рассыпаться по всему столу. Среди них были карты, отчеты о производстве, графики развертывания новой линии итальянских истребителей и уже оформленные заказы Люфтваффе (6) на несколько первых экземпляров.

— Не так много, — сообщила она извиняющимся тоном, — но это показалось мне интересным.

Виктор вытащил карманную микрокамеру из брюк и начал фотографировать документы. Сара бесстрастно наблюдала за ним, пока он не отфотографировал половину, а потом сказала:

— Вы собираетесь вторгнуться на нашу территорию, ведь так?

Виктору потребовалась секунда, чтобы собраться, прежде чем поднять на нее глаза.

— Прошу прощения, синьорина?

— Как только вы разобьете русских. Поэтому вам это и надо, верно? Однажды Гитлер перейдет Альпы, как Ганнибал (7), и осадит Милан, как и Ленинград, только без этой проклятой зимы на пути.

Виктор вернулся к фотографированию бумаг.

— Вы удивительно спокойно воспринимаете такую ужасную перспективу для своей великой нации.

Она рассмеялась, но без всякой легкости.

— В чем разница между одним фашистом и другим? Но если бы мы были в состоянии войны, папу бы отозвали назад, и тогда мы бы поехали домой. Я скучаю по Флоренции и Риму. Берлин — Ваш дом, поэтому Вы не знаете этого чувства.

Он подумал о криках чаек, о морском ветре, о длинных, ясных летних ночах.

— Совершенно не представляю.

— Или, может быть, русские разобьют вас, и тогда они будут у наших ворот. Знаете, они разрешили женщинам служить в Красной армии? Папа говорит, что это доказательство того, насколько зол коммунизм — они действительно отреклись от Бога.

— Для такой прелестной молодой женщины у Вас слишком болезненные мысли.

Закончив с последней страницей, он убрал крошечную камеру обратно в карман, собрал бумаги и начать сортировать их в первоначальном порядке.

— Вы действительно считаете меня прелестной? — Сара снова наклонилась вперед, пристально изучая Виктора. — Знаете, кажется, сегодня вечером Вы были единственным человеком на приеме, кто за все время ни разу не предложил мне переспать.

Виктор действительно не хотел знать, включала ли она в их число своего брата или нет.

— Человек может ценить красоту и всё же не иметь желания обладать ею.

Это была самая честная вещь, которую он когда-либо говорил ей.

— Более дипломатичного ответа и не придумать, герр Риттбергер.