Благие намерения. Мой убийца

– Думаю, придется рискнуть, – сказал Оливер. – И вряд ли стоит опасаться переизбытка честности. Если обвинения ложны, нам же лучше, но если все же прокурор прав, то ложь уже была произнесена, причем дважды. И беда в том, что это почти доказано.

Вернон поморщился.

– Ничего, отобьемся. В любом случае, мы забегаем вперед. До суда достаточно времени, чтобы тщательно продумать защиту. Что будем делать?

– Пожалуй, – осторожно начал Оливер, понимая, что выбор политики – прерогатива руководителя, – для начала можно объявить, что его не убили.

– То есть самоубийство?

– Нет. Я думал об этом, но нет никакого мотива. По крайней мере, приемлемого.

– Вы имеете в виду, что всему виной сердечный приступ? Не помню, чтобы такая версия рассматривалась.

– Не рассматривалась. Медицинское свидетельство не слишком однозначное. Вскрытие, разумеется, ничего не дало, и неудивительно – мне объяснили, что цианистый калий фактически вызывает остановку сердца. И хотя верно, что табак был отравлен, очень мало свидетельств, что Каргейт вообще нюхал табак. Он только собирался нюхнуть на перроне, когда его толкнул носильщик, сбив табак с пальца. Потом покойный сел в поезд и, по свидетельству пекаря Харди, снова извлек табакерку. И тот же Харди видел, как Каргейт готовился нюхнуть на платформе. Мы можем предположить, что остальное – плод разыгравшегося воображения свидетеля?

– Предположить мы можем что угодно; боюсь, Харди ответит, что потому и наблюдал внимательно, что разыгралось его любопытство.

– А если заявить, что покойный только собирался принять понюшку, но так и не успел? Что он фактически умер перед этим?

– Ясно, что обвинение, – сказал Вернон, переворачивая бумаги на столе, – научит Харди: он, мол, видел румянец на щеках Каргейта, как раз когда тот умер.

– Полагаю, это удастся обойти. Понимаете, Харди видел лицо жертвы только в отражении. Если подвергнуть свидетеля перекрестному допросу, надавить хорошенько, он собьется, и мы сможем отвести его показания как малоубедительные.

– Что ж, недурно, буду иметь в виду. Хотя, если честно, вряд ли нам это поможет. Слишком странное совпадение, чтобы человек умер от остановки сердца за долю секунды до того, как принять смертельный яд.

– Совпадения случаются, и пусть обвинение доказывает обратное. Вот я, к примеру, и не подозревал, что понюхать что-то может оказаться смертельным. Помню, в детстве я понюхал большую бутыль, куда собирали несчастных бабочек, – и меня не убило. Хотя голова болела… – задумчиво добавил помощник.

– Именно. А бабочек убило. Вы не втянули носом тщательно измельченный порошок, и у вас не было больного сердца. Нет, вряд ли это подходящая линия – в любом случае, мы лишь сдвинемся от убийства к покушению на убийство, потому что никак нельзя обойти факт, что кристаллы были размолоты – хотя мы, конечно, попытаемся. Нужно продумать и другие линии. А кстати, кто судья?

– Видимо, Смит.

– Тогда, боюсь, удачи нам не видать.

Немалый опыт Вернона позволял ему заранее в деталях представить все, что произойдет. После выступления обвинителя он поднялся и сделал предварительное заявление:

– Я утверждаю, милорд, что прокурор не привел доказательств убийства покойного; на этом основании я прошу вашу светлость не передавать дело на рассмотрение присяжных.

Судья Смит, разумеется, выразил удивление, однако он всегда любил привносить в процесс столько пряной оригинальности, сколько допустимо. Тонкое и оригинальное заявление – вовсе не очевидное – ему определенно понравилось, и он дал волю воображению поиграть с новой идеей, как кошка с мышкой. Но, подобно коту, судья редко позволял мыши убежать, и, хотя он с удовольствием выслушал выдвинутое Верноном (пусть изначально пришедшее в голову Оливеру) предложение, здравый смысл не позволил ему рассматривать его всерьез. И все же удовольствие от выступления Вернона судья получил.

Он просмотрел записи.

– Мистер Вернон, свидетель, Харди или Пекарь – по поводу его фамилии, похоже, есть некоторые расхождения – заявил, что видел, как из кармана покойного появилась коробочка со сверкающей крышкой, и на большой палец левой руки был насыпан светло-коричневый порошок. Много порошка, утверждает свидетель, и добавляет, что насыпано было очень умело. Потом, по словам свидетеля, палец поднялся к носу Каргейта, и с мощным вдохом порошок исчез.

– Да, милорд, но вспомните: я задавал свидетелю вопросы по этому поводу.

– Помню. Посмотрим. «Вы находились, когда покойный принял щепотку табаку, в своем купе». Нет, раньше. Если я не ошибаюсь, вы дважды привлекли внимание суда к тому факту, что свидетель находился в коридоре. Ага, вот здесь. Позвольте, я зачитаю.

Его светлость поправил очки и прочел вслух:

«Вы видели, как смесь была насыпана на большой палец покойного?»

«Да».

«Вам доводилось видеть подобное прежде? Вы уверены, что не спутали один случай с другим?»

«Уверен. Мне захотелось посмотреть еще».

«Именно. Захотелось посмотреть… Вам хорошо было видно? Ведь непросто рассмотреть что-то в отражении?»

«Не очень ясно, но увидел я достаточно».

«Вы видели порошок на большом пальце?»

«Видел».