– Что вы, что вы, уважаемый мистер Оливер! – Вернон изобразил изумление. – Нельзя называть квалифицированную работу адвоката «профессиональными трюками»!
Оливер рассмеялся.
– Хоть розой назови… – начал он и вдруг осекся. – Я имел в виду «профессиональные трюки», но ведь это подходит и ко всему делу. Как назвать розу?
– Вот-вот, – кивнул Вернон. – Знаете, может, Лей и опытный адвокат, а значит, крепкий орешек, но он не садовник и тут может запутаться.
– Может. Однако пока что не запутался, и, честно говоря, не думаю, что запутается. Кроме того, эти розы видели и другие люди – видели правильно.
– Значит, если мы хотим выиграть, важно избегать шипов. Давайте посмотрим ваш анализ.
Работа была проделана замечательная; чем больше читал Вернон, тем меньше ему все нравилось. Сам того не зная, он вслед за Фенби пробормотал:
– Розы – и ваза…
Часть V
Напутственное слово присяжным
Судья Смит откашлялся и начал напутственную речь:
– Господа присяжные, вам предстоит рассмотреть обвинение в убийстве Ланселота Генри Катберта Каргейта путем отравления цианистым калием.
Несколько лет назад судья Эвори, разбирая дело Жан-Пьера Ваккера, привел такую цитату: «Из всех способов прервать человеческую жизнь самым отвратительным является отравление ядом, поскольку от него сложнее прочих защититься с помощью мужества или осмотрительности. И потому во всех случаях, когда один человек дает второму яд и второй человек – или кто-то посторонний – умирает, закон признает злой умысел, даже если не доказано наличия особой вражды». Далее судья добавил для присяжных: «Таким образом, в данном деле если вы будете склоняться к мнению, что подсудимый подсыпал покойному яд, чтобы тот принял его, то даже не обязательно изучать и определять мотив его поступка». И с этими словами, применительно к нашему делу, я полностью согласен.
Тем не менее представитель обвинения счел своим долгом рассмотреть вопрос мотивов преступника. Прокурор подвел итог в заключительной речи, сосредоточившись на характере Генри Каргейта и указав, что любой, кому доводилось ежедневно сталкиваться с ним, мог решить, что избавить общество от такого человека – значит оказать услугу. Мы видели непорядочность Каргейта – он подделывал марки и, возможно – хотя это всего лишь предположение, – жульничал в других сферах. Вам было показано, что он нажил значительное состояние с помощью деятельности, не приносящей прямой пользы стране. Зал судебных заседаний – не то место, где следует выяснять, какую функцию выполняют финансовые спекулянты; вам только надлежит помнить, что, если одни считают спекулянтов чуть ли не неизбежностью, другие полагают, что их следует винить во многих хворях современного мира. Именно такой точки зрения, по мнению прокурора, придерживался преступник.
Утверждается также, что политические взгляды Каргейта были диаметрально противоположны взглядам убийцы, что привело к антипатии сильной и даже иррациональной, вплоть до желания увидеть Каргейта мертвым. Вы слышали о расхождениях во взглядах на экономику и разоружение, и вам описали взгляды покойного на работников вообще и на жителей деревни Скотни-Энд в частности. Наконец, вам известно, что покойный написал высокомерное завещание, иронически оставив свое состояние государству на том экономически смехотворном основании, что при жизни он старался помогать ближним как можно меньше, а после смерти не желает помогать вовсе, и что предложенные распоряжения по его наследству навредят на самом деле всем.
Вряд ли мы с вами согласимся с подобной теорией, но это не относится к делу. Важно лишь то, что с ней, как установлено, категорически был не согласен убийца. Обвинение сформулировало это так: «По мнению обвиняемого лица, Каргейт живой был бедствием, а Каргейт мертвый – благом»; преступник испытывал такую ненависть к Каргейту, что при первой представившейся возможности – а пламя ненависти было раздуто скандалом покойного с преподобным мистером Йокельтоном, – искушение стало необоримым, и жизнь Каргейта была отнята с той же решимостью и почти по тем же мотивам, по каким сам он намеревался извести осиное гнездо.
Защита выдвинула два возражения. Сначала они заявили, что мотив для убийства недостаточно сильный; к тому же подобный решительный акт не согласуется с характером их клиента. Обвинение ответило, что вполне согласуется.