Благими намерениями

– Володя! Здравствуйте, здравствуйте! – Заметив соседку, поздоровался и с ней: – Здравствуйте, Агнесса Ивановна.

– Здравствуйте, Пётр Сергеевич, – кивнула женщина и теперь только вошла к себе, щёлкнула замком.

– Проходите, – посторонился профессор, шире открывая дверь и пропуская гостя, тут же крикнул в глубину квартиры: – Оля! Оленька! Посмотри, кто пришёл!

Уже от послышавшегося шороха платья сердце Владимира забилось так, словно он встал у края обрыва: ещё мгновение – и он увидит её! Мгновение – и всё разрешится окончательно. Письма письмами, в них не выскажешь всего, что есть на душе, оттого они выходили у него сдержанно-вежливыми, робкими. Начиная писать очередное письмо, Владимир думал, что Оля всё равно чувствует его истинные мысли, которыми была пропитана каждая строчка, верилось, что тонкая связь между ним и Олей подспудно вяжется всё крепче и крепче, плетётся сама собой, единственно верным и надёжным, неподвластным воле человека плетением. Так мало-помалу он вновь уносился в соблазнительный мир иллюзий, позабыв о своих зароках, и теперь, стоя в квартире Листатниковых, в равной мере распираемый и счастьем, и страхом, ощущая себя от этих чувств странно невесомым, он мысленно готовился прочесть на лице Оли свой приговор.

Оля вышла из комнаты и, встретившись взглядом с Владимиром, на мгновение замерла, будто споткнулась. Секунды хватило Владимиру, чтобы понять: она его ждала. В карих глазах её не было и тени привычной дерзкой насмешки, они смотрели широко, тревожно и жадно, и вдруг через край наполнились невыразимым теплом…

– Здравствуй, Оля, – улыбнулся Владимир.

– Здравствуй… – зардела Оля, приблизившись, смущённо взглянула на отца.

Владимир протянул ей коробку с печеньем.

– Пойду чаем займусь, – сообщил профессор.

Пётр Сергеевич ушёл на кухню, и только теперь молодые люди обнялись, и Владимир, сам удивляясь своей смелости, словно во хмелю, расцеловал Олю. При последней их встрече они расстались, всего лишь пожав на прощание руки, и позже Владимир часто вспоминал этот миг, воскрешал в памяти ощущение тёплой, худенькой ладони Оли.

Теперь же, после того, как уже несколько раз его жизнь подвергалась риску, когда весь привычный уклад жизни встал с ног на голову, условности, царившие в их обществе, казались ему нелепыми на фоне происходящих исторических потрясений. Где-то глубоко внутри себя он понял вдруг, что перед лицом времени, войны и революции всё это было шелухой, и теперь, словно стараясь наверстать упущенное, всё самое важное в своей жизни выводил на первый план, а этого главного было не так уж и много, если разобраться.

Слушая милый голос возлюбленной, Владимиру не хотелось отвечать. Он лишь улыбался, заглядывая в её глаза.

– Чай готов! – крикнул Пётр Сергеевич, не выходя из кухни, чтобы не ставить молодых людей в неловкое положение.

– Совсем забыл, – Владимир достал из внутреннего кармана пиджака футляр с кулоном. – Это тоже тебе.

Оля улыбнулась, обняла Владимира.

Они перешли на кухню, сели за стол, Оля принялась наливать чай.

– Что же, Володя, как обстоят дела? – спросил Пётр Сергеевич. – Давит немец?

– Давит. Но и ему не сладко приходится.

– Думаю, на войне никому сладко не приходится… Надолго вы?

– Ранним утром буду выезжать…

Пётр Сергеевич понимающе кивнул, а Оля нахмурилась.

– Да, времечко такое наступило, что расслабляться некогда, – сказал Пётр Сергеевич, как будто сам себе, но на деле – дочери поясняя необходимость спешки Владимира, хотел смягчить её разочарование, которое от него не ускользнуло. – Как родители ваши поживают, как Антон?

– Спасибо, всё хорошо. Антон также занимается заводом. Родители уехали в Москву: отец пошёл на повышение по партийной части, вроде бы.

– Вот как! – удивился профессор. – Что ж, надеюсь, в Москве спокойнее. Честное слово, было бы куда уехать – уехал бы. Мне-то что, старику, – Оленьку не хочу риску подвергать.

– Будем надеяться, что скоро жизнь снова обретёт хоть какой-то устойчивый порядок.

– Да уж, надежды – это всё, что нам осталось, видимо. Что будет, кто знает?.. – протянул Пётр Сергеевич.

– Как Николай? – тоже вежливо поинтересовался Владимир судьбой дорогого для хозяев человека.

– Приезжал в прошлом месяце на несколько дней в командировку, и снова на фронт. Но, слава Богу, цел и здоров.

Профессор задумался. Владимир хотел было сказать что-нибудь жизнеутверждающее о Николае, но взглянув на лицо Петра Сергеевича, понял, что это будет дежурной фразой – этого не хотелось. Иногда лучше промолчать.

– Оля, может быть, погуляем? – спросил Владимир после нескольких минут, проведённых в тишине.

Оля вопросительно взглянула на отца.

– Не волнуйтесь, Пётр Сергеевич, далеко уходить не будем, – понял Владимир его опасения.

Пётр Сергеевич согласно кивнул, всё же не без колебаний. Оля вышла, чтобы одеться к прогулке.

Выйдя на улицу, направились в Александровский сад. Шли по Гороховой. Владимир, проходя, указал на свой дом – пятиэтажное массивное здание, выстроенное с намёком на готический стиль, с несколько мрачной, тёмной отделкой.