Благодарение. Предел

Вечерами после работы учился Андриян в институте (филиал политехнического) с веселой жадностью. И как только в сплетениях железа, камня, бетона начал он угадывать будущие корпуса цехов, коксовых батарей, доменных и мартеновских печей, мир стал расширяться и люди вставали перед Андрияном в невиданной многозначительности. И охотно он вместе с другими катал по настилам тачки с бетоном и раствором, в цепочке крепкоруких носил кирпич, сваривал арматуру, висел в лебедках в воздухе, крепя стальную паутину тросовых растяжек на высоких тонких мачтах.

Смурел он от перетуги зимними ночами, млел сердцем под матерщину всякого бесконвойного разноплемия. Множество языков и наречий переплелось у Железной горы. Добродетели работающих измерялись процентами выполнения плана. Тужил на нарах в бараке по тихой рыбной речке Сулаку…

V

Филипп встал, ласково улыбаясь, сразу же осведомился, живы, здоровы ли детки.

— А у нас это самое, вавилонская башня, разноязыко баем, — сказал он Андрияну. — И рыба потому не ловится.

— Баб нету? Ну, тогда разнагишаюсь. Коренником от глуби пойду. Филипп, помогай мне на отмели, подсекай урез. Ты, братка, от камыша тяни. Кулаткин, у тебя горло гроховитое, пугай рыб, — говорил Андриян, раздеваясь за ветлой.

Ездил Андриян по предел-ташлинской земле, широко закидывал свой невод: вербовал на строительство Железной горы. Вместе с тягловой силой — лошадьми, быками, верблюдами. Тут же выдавал денежный задаток.

…Меркла заря над Беркутиной горой, когда братья ехали в бричке на свежекошеной траве.

Из глубин степи, скрипя колесами кибиток и арб, глуша верблюжьим ревом перепелиный приветливый зазыв «спать пора», текли к Железной горе сманенные Андрияном (усомнившиеся в своей вере в землю, думал Терентий) люди целыми семьями. Табором стали на полпути от Беркутиной горы до Железной. Казалось, от пара взопревших лошадей густел туман на луговине. Нюхнув дым костров, чихали сайгаки раздутыми ноздрями, бурой волной стелясь в беге от озерца в бурьян.

И предел-ташлинские парни с котомками и сундучками шли к Железной горе. Из рассохшегося баула одного молодца выглядывал отважный таракан, шевеля усами.

— Железной горе много нужно рабочих. Из села идут неохотно — землю получили, зажиток появился, — сказал Андриян с личной обидой на упрямых неразумных сельчан. — Но пойдут!

— Землю накалить хочешь? Кто же пахать-сеять будет? Гляди, корни перегорят.

— Чего боишься, братка? Новое, конечно, всегда пугает, — скажем, огонь. Опасен? А человек-то тот огонь взял в свое жилье, греется им, пищу варит. Человек идет навстречу опасности.

Придерживая с горы лошадей, глядя то на красную, дико путанную повитель зари, то оглядываясь на брата, сурово сомкнувшего рот под усами, Андриян думал, как бы яснее и жестче высказать те мысли, которые он уже высказывал вчера мягко, с шутками. На все доводы о пользе науки и техники, о неизбежном укрупнении сельского хозяйства, без чего держава не прокормится, Терентий с тупым упорством отвечал, что человеку нечего будет жевать, если все возьмутся за железо, науку. «Металлы грызть, нефтью запивать? Нет, брат Андрияшка, каждый должен кормить сам себя. А ученые, они тогда в своем виде, когда есть кому хлебушко сеять».

Мохнатый, мокрый, в росе шмель ехал вместе с Толмачевыми, ползал по духовито вянувшей траве. Андриян по-детски затаенно стерег тот миг шмелиного прозрения, когда шмель спохватится и улетит на свою родину, в луга. Но тот с самозабвенной усладой влепился в цветок колокольчика, как бы обмерев.

— Корни наткнулись на каменную плиту — в клубок завиваются… вот что в душе-то, брат. А тебе, стало быть, рабочие нужны? Дай нам волю, выжмем масло… побегут в города, а сейчас что? Ни шатко, ни валко, ни на сторону.

— Половину на себя заставите работать…

— А ты думал, кормить с ложки буду?

— Жестокий ты, братка Тереша.

— Одного я, Андрияш, боюсь: безвозвратно остыну к земле — и тогда мне все нипочем! Проснусь утром холощенный душой и не разберу, где восход, где закат, откуда солнце греет, откуда тянет холод. Чует земля мою порчу, холодеет. Не приведи бог, чтобы душа сиротой скиталась… А уж если накалится подо мной докрасна, изжарюсь, как таракан, а не уйду к тебе! — Угроза Терентия была с испугом.

— Гляди, тебе-то как бы раньше других не пришлось уйти; одной ногой ты уже в кулаках пляшешь, — сказал Андриян, оглядываясь на брата. Потом он искал глазами шмеля и, не найдя его, стал выговаривать брату, что тот до обидного мелко тратится на зуду с Елисеем Кулаткиным.

— Слышь, Андриян, на столбовой меже я как-то вечером задремал, и вдруг земля подо мной вздрогнула, шевельнулась. Понимаешь, вроде какой силач в земле потянулся спросонья… раздумывал — встать или погодить. По спине у меня мурашки пошли… Все вот-вот поползет-поедет, а как утрясется, уляжется, не знаю… Ничего, брат, не знаю.