Благодать

Но Шмульзон ещё больше восхитился Иваном Ильичом и на этот раз произнёс что-то на латыни, и даже что-то записал себе в блокнотик.

– Ну, падла, ты ещё и по-латыни калякаешь? Может, ты мне ещё что-нибудь на иврите изобразишь? Замаскировался под Сергея Николаевича, сволочь, а сам – не иначе Мойша какой-нибудь, заслан к нам сионистами, чтобы истреблять народ русский! Высокочтимый Победитель Народов! Специально себе такое имя выбрал, да? Ты не победитель, а истребитель народа!

– Уводите его, а то у него нервное истощение начнётся, – спокойно вставил между выкриками Ивана Ильича врач.

– А вы-то, жидовские прихвостни, истязаете русского человека, – тут Иван Ильич заплакал и перестал сопротивляться. Ему сделали какой-то укол, и тело его сразу стало ватным и тяжёлым. Иван Ильич впал в какое-то странное забытьё, и всё ему стало до неприличия безразлично.

И приснился ему сон. Радостный такой сон в отличие от мучивших его последнее время. Будто идут они с Аннушкой взявшись за руки, а вокруг столько солнца, и листва на деревьях почти полностью распустилась. И так хорошо на душе! А идут они получать новые паспорта, потому что вышло новое постановление Партии и Правительства о замене имён граждан России на исконно русские. И вот в новом паспорте Ивана Ильича записано, что он теперь никакой не Иван Ильич, а Благодать и Крепость Господня. А у Анны Михайловны ещё лучше имя получилось: Благодать Подобная Богу. Во как! И вот идут они, две Благодати, по улице, а навстречу им – Паша Клещ, точнее теперь не Паша, а Малый, но всё так же Клещ, и он конечно не очень доволен таким именем. А вот идёт начальник Завода Максим Викторович, а по-новому – Большой Победитель, и, конечно, он очень рад своему новому имени. Он приподнимает шляпу на голове и говорит Ивану Иль…, то есть Благодати и Крепости Господней: «Здравствуйте, товарищ Услышанный». А вот Зинаида Олеговна – Дочь Зевса Святая – ворчит: «Ну что мы теперь, как индейцы, какие-то: Большой Змей да Божий Глас». Ну и пусть ворчит. А Ива…, то есть Благодать и Крепость Господня идёт в книжный магазин знакомой дорогой, а там продавец-консультант Елена-Светлая приветливо встречает его, а бывшая Лариса Николаевна, как и подобает Чайке-Победительнице-Народов, рассекает просторы магазина, предлагая гражданам литературу по антропонимике. Вот Ив…, тьфу ты, Благодать Господня открывает какую-то брошюрку, а там написано: «Благодать Господня – искон. рус. имя, происходит от ЕВР. Иоанн или Иоханаан». И вдруг опять такая ярость проснулась у него в душе на это «евр.», такой гнев, что и гнев всех людей Земли вместе взятых был бы несколько меньше!..

Иван Ильич проснулся в той же палате опять от такой же ослепительной белизны. Он повернул голову, и его снова затошнило. Его сосед по камере – так про себя Иван Ильич окрестил своё новое местопребывание – на этот раз не спал, а сидел на кровати и грыз яблоко.

– Ты так больше не буянь, – сказал он без всяких вступлений, – а то поместят в карцер, и будешь там один с ума сходить. А одному быть – что ж хорошего? Э-хе-хе! Одному, брат, всегда плохо.

– Вы кто?

– А ты не видишь? Я такой же, как и ты: умеренно буйный пациент. Я тоже сначала так шумел, а потом привык. Человек, скажу я тебе, это такой механизм, который ко всему привыкнуть может.

– Да Вы поймите: я же вовсе не болен, я здоровый человек.

– Мы все здесь себя здоровыми считаем.

– Просто у меня… У меня авитаминоз, кажется… Вот нервишки и расшалились. Так что теперь: сразу в психушку надо помещать? – заволновался Иван Ильич. – Этак можно всё наше народонаселение в дурдом упечь.

– Да не нервничай ты так, а то опять приступ начнётся. Будешь себя хорошо вести, так и выпустят. Им тоже мало радости на наши рожи здесь весь день любоваться.

– Кому? Сергею Николаевичу?

– О-о! Этому – нет! Это фанатик своего дела! Он меня враз раскусил. Я же совсем не болен… Нет – правда! Меня просто дети сюда сдали: старый стал, жена вот померла, а кто кроме жены будет за мной ухаживать. А детям надо свою жизнь устраивать, не до меня им, да и жить им негде. Вот мы и порешили, что я – вроде как с глузду съехал на старости лет. Меня – сюда, а квартиру дети меж собой поделят. Только боюсь, что перелаются они: недружный нынче народ пошёл, даже родные братья, как враги промеж собой.

– Но это же ужасно! Как же так можно: отца в психушку? И Вы так спокойно об этом говорите?

– Сейчас такое время, что всё можно. Слово «нельзя» сейчас для многих людей просто не существует… Так вот я и говорю, что Шмульзон этот враз меня разоблачил. А уж как я старался, как буянил! Покруче тебя! А он смотрел-смотрел на меня, хитро улыбался, а потом снял очёчки свои, протирает на них стёклышки и говорит мне: «Вы прямо как призывник на медкомиссии под шизофреника косите. Скажите честно: зачем Вам это надо?». Я и рассказал ему всё, как на духу. Он вздохнул и говорит: «Оставайтесь, раз такое дело, Иван Васильевич».

– Вас зовут Иван Васильевич? А меня – Иван Ильич.