Благодать (СИ)

— Да-а-а? — Маша взглянула на него. — Я-то думала, тебя другие беды одолевают.

— В самом деле, — встал на сторону Маши Шурик. А что ему оставалось делать?

— Убью, — тихо проговорил Вадим, глянув на очкарика исподлобья. Люба схватила его за рукав и что-то зашелестела в ухо. Дура.

— Может, одного уже и замочили, так что давай без мокрухи,— сказала Маша с издевкой. — Пошли, на жмурика позырим. А чо? Всё веселье. — Она хохотнула, из её глаз брызнули слёзы.

— Машк, не истери, — бросил Шурик, опустив взгляд.

И первым пошел вглубь двора. Остальные, продираясь через мокрый бурьян – за ним.

Борька лежал метрах в трех от колодезного сруба, и выглядел так, словно из криницы выпрыгнула противопехотная мина.

— И что с ним такое приключилось? — проговорил Вадим, подбоченившись, наблюдая за Машей, упавшей перед истрепанным тучным телом на колени. На лице ее застыла растерянность, она то порывалась притронуться к Борису, то отклонялась назад, одергивая руки и пряча их за спиной.

— Пульс есть? Пощупай. — Люба сглотнула – от картины происшествия ее подташнивало.

— Есть, конечно. Кровь, вон, точками из носа течет, — сказал Вадим. — Боров-то вон какой – чего ему станется. — Он перевел взгляд на колодец.

Скульптура возлежала всё в той же позе, разве что от дождя потемнела, залоснилась, отчего казалась словно живой. Капли стекали по деревянному телу, как пот. И кровью немного забрызгана, будто идол. Особенно – почему-то подмышкой.

— Вадь, ну сделай что-нибудь, — Люба повисла на его руке.

— Давайте его в дом перенесем, — приказала Маша. И посмотрела на Вадима.

— Придётся. Не мокнуть же, — кивнул он.

— Да как ты можешь?.. — Люба выпустила его руку и отошла на шаг.

— Что? — не понял Вадим.

— Донесешь хоть? — неправильно истолковав Любино восклицание, иронично поинтересовался Шурик.

— А тебя, бля, юморист, я точно ушатаю, если еще раз вякнешь. — Он отвел взгляд от Шурика, вновь принявшегося теребить свои долбанные окуляры. — Первую помощь умеет кто оказывать?

— Справимся как-нибудь, — сказала Маша, поднимаясь с колен. Она шагнула к скульптуре, с трудом выпрастывая ноги из раскисшей земли. Посмотрела на бабу, провела пальцами по расплывающимися под дождем пятнам крови на срубе, понюхала, а потом вдруг поднесла руку ко рту и жадно лизнула. И обвела всех оторопелым взглядом.

— Нравится? — спросил Вадим. — Люб, у нас пули имеются серебряные, ну, кол, там, осиновый, на крайняк?

— В лес поди, да настрогай, — сказала Маша так наставительно. И облизнулась. Кровь показалась отвратительной на вкус, так что обвела языком она не плотоядно вовсе, а чистоты лица лишь для.

Вадим подхватил Борьку под мышки и поволок. Шурик, не смогший вынести вида ног толстяка, оставлявших в грязи две кривые колеи, догнал Вадима и, сказав ему что-то, заставил того остановиться. Подхватил истрепанное тело за ноги, и печальное шествие продолжилось.

— Слушай, а Сашка твой что, действительно того? — спросила Люба напирая на последнее слово, и бессознательно поднесла руку к зудящей щеке, ну, так, на всякий случай.

— Это кто тебе сказал? — Маша вскинула брови. Во внимательном взгляде синих глаз читалась настороженная тревога, и причину этого Люба находила в состоянии Борьки, словно аккумулировавшего дурные эмоции окружающих и расплачивавшегося теперь за это. Учитывая комплекцию толстяка, подкожный жир, как у какого-нибудь дюгоня, трудно вообразить, что пострадали его внутренние органы, но осмотр у врача уж точно необходим. До ближайшей больницы – черт-те сколько километров по раскисшей просеке. Остается только надеяться на скорый приезд Паши, водилы того катафалка. Так что Борьке придется довольствоваться неумелым лечением экспедиционеров – вот пусть Маша и проявит первой заботу о друге, решила Люба, отвечая на Машин вопрос чересчур резко:

— Да никто. Поведение просто…