Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Когда дело дошло до реального боя, оказалось, что люди Осио совершенно не способны обращаться с огнестрельным оружием и пушкой, дабы противостоять силам Бакуфу. Одним из немногих благоприятных моментов за этот день, в целом несчастливый для восставших, был случай, когда пушечная стрельба испугала муниципальную лошадь господина Хори, высшего управляющего западного магистрата, который совместно с Атобэ руководил атакой на Осио и его приверженцев. Лошадь попятилась, и Хори слетел с нее, вызвав большое замешательство среди своих людей, подумавших, что он убит. Момент спустя Атобэ спешился точно таким же неблагородным образом. Две эти неудачи доставили большое удовольствие людям Осио и дали пищу для многочисленных злых шуток осакских горожан. Вскоре после этого дух инсургентов сильно пошатнулся после гибели их главного канонира — высокого, элегантно одетого самурая, убитого огнем артиллерии Бакуфу. По приказу Атобэ, его голова была отсечена, насажена на пику и пронесена по улицам Осака, как мрачное предупреждение о судьбе, ожидавшей всех восставших.

Хотя первоначальное замешательство властей подарило Осио несколько часов успеха, слабость и дезорганизованность его сил в городе и то, что ожидавшаяся крестьянская армия так и не появилась, обрекли его восстание на быстрое поражение. Переломный момент наступил около четырех часов пополудни, когда Осио, поняв, что все пропало, приказал своим людям спасаться, пока еще есть возможность. В то время, как сотни ошеломленных горожан метались по улицам, пытаясь спасти то немногое, что у них еще оставалось, Осио и его сотоварищи поспешили к берегу реки Ёдо, останавливаясь только затем, чтобы поджечь амбары, попадавшиеся им по пути. Перед тем, как сесть в лодку и переправиться через реку, он вынул свиток со своими Требованиями и бросил его в огонь вместе с копией приказа о выступлении. Восстание было подавлено после боя, длившегося менее суток; «философу действия» не удалось нанести хотя бы минимальный урон силам Бакуфу.

Теперь в действие пришел неумолимый репрессивный аппарат правительства. Понадобилась целая неделя, чтобы известия о восстании дошли до центра Бакуфу в Эдо.[509] К тому времени восстание Осио было сокрушено, но известия вызвали большой переполох, так что были немедленно посланы инструкции выявить виновных и привлечь их к суду. В то же время, командующий осакским замком, гарнизон которого не принимал практически никакого участия в боях 25 марта, приказал, чтобы всех участников схватили возможно быстрее. На дорогах и речных путях было установлено тщательное наблюдение; за пленение Осио и других главных зачинщиков была назначена награда, — власти опасались, что те могут предпринять какую-нибудь новую выходку, если их немедленно не арестовать. В течение первых дней репрессий многие приверженцы Осио, не желая сдаваться в плен, кончали жизнь самоубийство. Так, когда его дядя, синтоистский священник, который был глубоко вовлечен в заговор, услыхал шаги приближающихся полицейских, он попытался распороть себе живот. Рана получилась неглубокой, и священник был еще жив, когда ворвалась полиция; тогда, в отчаянии, он сумел вырваться из дома, добежал до ближайшего ирригационного водоема, где сумел утопиться.

Осио бежал из города вместе с четырнадцатью сподвижниками[510] и приблизительно семьюдесятью пятью сторонниками. К тому времени уже ничего нельзя было изменить, и он готовился к смерти, однако его убедили отложить это последний шаг, и он направился к гористому району на полуострове Кии. Теперь ему пришлось признать, что не существовало никакого конкретного плана отступления (хотя он ранее и упоминал о таковом); он заявил, что дождется дальнейших известий из Осака, и уж затем прервет свою жизнь достойным образом.[511] Ради того, чтобы дать своим последователям более благоприятный шанс спастись, он приказал им бросить в реку мечи и другое оружие, а самим разойтись в различных направлениях. Вскоре с ним осталось только трое: его сын Какуноскэ и двое преданных полицейских из восточного магистрата, которым было дозволено сопровождать его на последнем пути.