— Разумеется, мы разбирались с теми, где могли оказать помощь, но… но для выполнения многих других пожеланий у нас недостаточно полномочий, мы не можем исполнять их за тебя. Поэтому я и сказал, что лучше тебе не откладывать молитвы надолго. Возвращайся скорее.
Когда он договорил, дождь остановился. И то время, что он шёл, оказалось намного короче, чем Се Лянь себе представлял, поэтому сердце принца невольно потяжелело. Тучи в небесах немного рассеялись, зелёная бамбуковая шляпа мягко спланировала вниз. Се Лянь поймал артефакт обеими руками и произнёс:
— Но ты же видишь, что происходит. Я не могу сейчас освободиться.
Му Цин хмуро спросил:
— Ваше Высочество, вы позаимствовали артефакт Повелителя Дождя? И откуда принесли воду?
— Из южного государства Юйши.
— Так далеко? Сколько же магических сил вам потребовалось на один заход? К тому же, дождя выпало совсем мало, и длился он недолго, большие территории им не накрыть. Если так пойдёт и дальше, как вы будете исполнять просьбы своих последователей в храмах наследного принца?
Се Лянь, впрочем, не нуждался в напоминаниях — он и сам прекрасно всё понимал. Последователи в храмах наследного принца для него, как для Бога Войны, являлись основой, на которой стоят его храмы, источником его магических сил. По существу, своими действиями он тратил основной капитал на иные нужды, и малейшая неосторожность сулила крах по обоим фронтам. Но разве у него был другой выход, кроме этого?
Се Лянь ответил:
— Я знаю. Но если оставить всё как есть, если в Юнъани вспыхнет восстание, храмы наследного принца рано или поздно также от него пострадают.
Му Цин же возразил:
— Оно уже и так готово вспыхнуть!
— Что? — потрясённо воскликнул Се Лянь.
Выслушав доклад Му Цина, принц немедля вернулся в столицу Сяньлэ. Когда они оказались на улице Шэньу, то как раз наткнулись на отряд воинов императорского гарнизона, облачённых в полный доспех, с оружием в руках, которые гнали прочь толпу в лохмотьях и мужчин, закованных в кандалы и шейные колодки. По обеим сторонам улицы скопились простолюдины, на лицах возмущённой толпы пылал гнев. Фэн Синь, сжимая в руках чёрный лук, стоял наизготовку, в любой момент готовый предотвратить беспорядки.
Се Лянь крикнул ему:
— Фэн Синь! Кого это заковали в кандалы? В чём их обвиняют? И куда их ведут?
Фэн Синь, услышав его голос, широким шагом приблизился и ответил:
— Ваше Высочество! Это — люди из Юнъани.
Мужчины, несколько десятков человек, были все одинаково высокими и худыми, со смуглым цветом кожи. За воинами, которые вели пленников, следовали несколько стариков, а также перепуганные женщины и дети.
Се Лянь спросил:
— И эти, что за ними, — тоже?
Му Цин ответил:
— Это всё они.
Выяснилось, что за месяцы засухи в Юнъани его жители понемногу перебирались на Восток, спасаясь от бедствия. И пока они приходили группами по нескольку десятков, процесс был не столь заметен, но раз за разом — и их накопилось уже более пяти сотен. И теперь, когда эти пять сотен собрались вместе, людская толпа стала намного более внушительной.
Люди из Юнъани не были знакомы с местностью, не имели в столице ни кола, ни двора, а стоило им заговорить, нездешний говор выдавал чужаков с головой. Оказавшись в незнакомом, но процветающем городе, они, конечно же, сбились в кучу, чтобы обогревать друг друга. Несчастные стали рыскать по столице в поисках угла, и в итоге обнаружили зелёную местность, где никто не проживал. Вне себя от радости, беженцы разбили здесь лагерь из бараков и временно поселились в них. На беду, эта зелёная местность, где действительно никто не проживал, оказалась излюбленным местом жителей императорской столицы. Люди Сяньлэ часто предавались наслаждению и созерцанию, а особенно в этом преуспели именно жители столицы. Многие простолюдины в праздный час приходили сюда прогуляться, потанцевать, потренироваться в фехтовании, а также декламировать стихи, рисовать, да и просто собираться вместе. Что же касается Юнъани, город располагался на западе Сяньлэ, среди неплодородных земель, и никогда не отличался богатством, даже наоборот. Характер и обычаи простого люда разительно отличались от жителей Востока, и в сравнении с ними обитатели столицы всегда намного сильнее ощущали себя истинным «народом Сяньлэ». А теперь некогда изящный и возвышенный пейзаж был осквернён присутствием шайки беженцев, которые целыми днями варили снадобья, плакали по умершим, стирали одежду, разводили огонь и заполняли округу тошнотворным запахом пота и объедков. От тех, кто проживал поблизости и не мог стерпеть подобного, сыпались жалобы.