И вот на одном из балов в Зимнем дворце Николай Карлович вдруг прибыл во дворец с группой неизвестных мне людей. Не без некоторого удивления мы с Наташей наблюдали, как он пересекает широкую, как поле боя, залу, направляясь в мою сторону в сопровождении кудрявого гиганта в военном мундире и нескольких разновозрастных дам. А когда они приблизились, удивление наше переросло в беспокойство!
Сам Бонапарт шёл под руку с пожилой дамой с южным увядшим лицом, одетой в скромное платье серой парчи в «старомодном» духе 18-го века. «Это, видимо, мамаша подъехала» — тут же подумалось мне. Другие дамы были много моложе и красивее, но, как ни странно, много большее внимание обращал на себя сопровождавший их молодой господин. Тут, знаете ли, было на что посмотреть!
Прежде всего, это был натуральный Гулливер, возвышавшийся надо всеми на целую голову, а надо многими — и на две. Грива иссиня-черных вьющихся волос каскадом спадала на плечи, совершенно скрывая украшенный золотым шитьём воротник тёмно-синего кавалерийского мундира. Лицо офицера, немного надменное, немного глупое, окаймлённое такими же курчавыми бакенбардами, украшенное орлиным носом, чувственными губами и пронзительными серо-голубыми глазами. «Уж не Мюрат ли это?» — подумалось мне, и вскоре оказалось, что я не ошибся — это действительно оказался Иоахим Мюрат.
С ним под руку семенила невысокая юная красавица с выразительным «бонапартовским» профилем. Остальных я разглядеть не успел — Бонапарты оказались уже совсем близко и склонились — кто в глубоком поклоне, кто в реверансе.
— Разрешите представить вам, Ваше Величество, — волнуясь, начал Николай Карлович, — мою мать, мадам Бонапарт!
— Мария Летиция! — с достоинством произнесла матрона, вновь приседая в реверансе. Я внимательно оглядел её, невольно отмечая несомненное фамильное сходство с «нашим корсиканским талантом». Несомненно, мадам Бонапарт прежде была очень красивой, да и теперь ещё оставалась весьма привлекательной для женщины её возраста; лицо ее показалось мне одновременно милым и величественным, а фигура сохранила много лучшие формы, чем можно было ожидать после 13-ти родов.
Я сказал какие-то милостивые слова типа «Вы вырастили прекрасного сына, сударыня, а теперь, очевидно, я смогу оценить и добродетель ваших дочерей». Мадам горделиво заулыбалась, бросая взгляды то на сына, то на высоченного зятя; понятно, она чувствовала себя «не в своей тарелке», представляясь при чужеземном дворе в совершенно незнакомой стране!
Тут настало время четы Мюратов: мне представили самого Иоахима и его супругу, прелестную Каролину. Сестра Бонапарта была очень похожа на мать. Ее лицо ослепительной белизны, венок из цветов, украшавший ее прекрасные белокурые волосы, элегантное нежно-розовое платье тончайшего шёлка, которое исключительно ей шло, — все это придавало ее облику что-то молодое, романтическое и почти детское; и это составляло самый резкий контраст с военным мундиром и подчёркнутой маскулинностью её супруга.
— А это — багровея, произнёс Николай Карлович — мадемуазель Бонапарт!
И перед нами с Наташей склонилась в реверансе совершенно очаровательная юная особа.
— Мари-Полетт! — томно пролепетало воздушное создание, красиво отставляя в сторону веер.
Я сначала даже не понял, что с нею не так. Проклятая близорукость мучала меня ещё в предыдущей жизни, и вот, настигла и в этой! Но, подняв лорнет, я обомлел. Да у неё вся грудь видна!
Вообще конечно «голые платья» уже год как вошли в моду; но дамы, по крайней мере, при дворе, блюли благопристойность и прикрывали то, чему следует быть прикрытым. А у Паулины Бонапарат решительно всё было выставлено напоказ, беззастенчиво просвечивая сквозь тончайший бледно-салатовый муслин. И, правду говоря, было бы просто преступно скрывать такие сокровища — даже я, повидавший в 21 веке немало произведений искусства лучших пластических хирургов, немало был впечатлён увиденным. Но, всё же, благопристойность — превыше всего!
Наташа посмотрела на Паулину с некоторым брезгливым презрением, как на безнадёжно падшее создание. Мой взгляд невольно скользнул по её стройному стану ниже пояса; но там всё оказалось вполне прикрыто. Хорошо хоть так; а то пришлось бы приказать вывести барышню вон, создав скандалезную ситуацию!
В этот день сёстры Бонапарта, представленные Санкт-Петербургскому свету, впервые танцевали во дворце. Впоследствии госпожа Мюрат выказала себя весьма неглупой, хоть и не отличающейся какими-то выдающимися достоинствами особой. Ей предоставили достоинство статс-дамы, и некоторое время они с Наташей даже дружили. Единственным её недостатком моя супруга считала обнаружившуюся в Каролине неуравновешенность характера, выражавшуюся в частых, внешне беспричинных слезах.