Благословенный (СИ)

— Как раз-таки «все остальное» меня и не устраивает. Я свободный парень, а жены любят командовать, загонять в какие-то рамки, что-то постоянно требовать. Нет, я так не хочу. Поэтому я буду холить и лелеять тебя, чтобы ты меня кормила, а мозги выносила моему другу, а не мне.

Кэрол засмеялась. Исса приобнял ее за плечи и вдруг поцеловал в густые волосы.

— Бог с ним, с этим твоим папочкой, лишь бы к тебе не лез. Если он иногда звонит и просто спрашивает, как дела, это еще можно стерпеть. Да, дружище? Да? — он пнул Тима в плечо кулаком.

— Да, — глухо отозвался он.

— Мам, ну что ты решила с Мэттом? Он хочет уйти. Долго ты его еще мучить будешь? Отпусти его.

Кэрол устремила на сына мученический взгляд.

— Я пытаюсь. У меня не получается.

— Потому что ты думаешь о себе и о своих обидах. Подумай о нем. Ведь ты же любишь его. Сделай это ради него. Забудь о своих чувствах, о себе. Думай только о нем, и том, что этим ты делаешь лучше ему. Вы еще будете вместе, в другом мире, а сейчас отпусти его.

Кэрол подавленно промолчала.

Патрик выбежал из комнаты и вернулся с урной в руках. Протянув руки, он вручил ее Кэрол.

— Я присмотрю за лисятами. А ты поезжай. На набережную. И отпусти его.

Кэрол прижала урну к сердцу. Опустив голову, она коснулась щекой холодной поверхности. Она так привыкла, чтобы эта урна всегда была с ней. Словно сам Мэтт. На глаза ее выступили слезы.

— Ты должна это сделать, мам. Для него.

— Хорошо.

Поставив урну, она оделась. Уже у двери она столкнулась с Тимом.

— Ты куда? — поинтересовался он и с изумлением уставился на урну в ее руках. — Что это?

— Это… это Мэтт. Мне нужно уехать. Я скоро вернусь.

— Ты плакала? Что-то случилось? Я с тобой поеду.

— Нет, Тим. Побудь с детьми, раз пришел, я не хочу оставлять их одних. Патрик сам присмотрит за лисятами, просто побудь тут, хорошо? Я скоро вернусь.

— Ну, ладно…

Тим проводил ее недоуменным взглядом, наблюдая, как она села в машину и, осторожно поставив свою странную ношу на сиденье рядом, завела мотор, прогревая. Когда она уехала, он закрыл дверь и, скинув ботинки, прошел в гостиную.

— Куда это она? — спросил он у Патрика.

— На набережную.

— Зачем?

— Отпустить Мэтта, — мальчик отвернулся, но Тим успел заметить слезы в его глазах. Это его поразило. Это был не мальчишка, а настоящий дьяволенок. Что же могло его заставить заплакать?

— А почему вы плачете? Я ничего не понимаю.

— Я так привык к нему, мне будет его не хватать. И маме тоже. Но мы должны его отпустить. Так надо.

— Но это всего лишь пепел. Его давно нет.

— Нет, он здесь. Он с нами был все время. Мама не может его видеть, а я могу. Я с ним общаюсь. И мне его будет не хватать. Он стал моим другом. Он мне всегда подсказывал, предупреждал об опасности, если я сам ее не видел. Без него будет плохо.

Тим не отрывал от него неподвижного взгляда, пытаясь понять, прикалывается над ним этот хулиган или говорит серьезно.

— Он больше не хочет быть с нами. Ему нужно уйти.

— Какой он, этот Мэтт? — осторожно спросил Тим.

— Он хороший. Добрый. В нем нет совсем никакого зла, ничего плохого. После смерти он очистился, от своей болезни, от безумия. От крови. Он больше не сумасшедший.

— Он был сумасшедшим?

— Да. Но его душа чиста. Она такая светлая. Я вижу. Это несправедливо, что он здесь застрял. Не справедливо, что не может попасть на небеса. Он проклят. Проклят людьми, и родственниками убитых девочек. Проклят сам собой. И, ко всему, еще и самоубийца. Те убийства он совершал в безумии, он не виноват, но себя он убил в здравом рассудке. Этот грех ему не простят. Как не может простить моя мама.

— Разве он не погиб в аварии?

— Нет. Он застрелился после того, как напал на маму. Думал, что убил ее. То, что он с ней сделал… было ужасно, конечно. Он любил ее, и не смог себе этого простить. Он обещал ей, что убьет любого, кто причинит ей вред. Вот и сдержал слово. Только мама не сердилась на него, она его простила. А вот того, что он себя убил — не может простить. Она не понимает, что у него все равно не было выбора. Мой папа любил ее, он бы все равно ее отобрал. А его бы отправил в психушку.

— Вот как. Я этого не знал. Даяна мне не рассказывала.

— Потому что она сама ничего не знала. Мама не захотела ей ничего рассказывать, и правильно сделала. Она была плохой подругой. Предательницей, — Патрик зло поджал губы. — Мама ее любила.

— Не надо винить ее одну. Да, она плохо поступила. Я ее не оправдываю. Но твой папа поступил еще хуже. Даяна в него влюбилась. Когда человек сильно кого-то любит, он может терять голову. Я понимаю, это плохое оправдание, но все-таки оно есть, это любовь. Любовь может быть сильнее самого человека. Может заставлять его совершать плохие поступки, которые он бы не хотел совершать. А вот какое оправдание у твоего отца? Он-то Даяну не любил. Она ничего для него не значила. Он любил твою маму, как я понимаю. Каково было твоей маме, когда она узнала, что он изменяет ей с единственной подругой? Он ее предал, сделал очень больно. Просто так, забавы ради.