Благослови зверей и детей

Писуны по случайности стали свидетелями трехдневной «охоты», организованной управлением охоты и рыболовства штата Аризона. Из шестидесяти миллионов бизонов, которые, по приблизительным оценкам, паслись на американском Западе столетие назад, теперь сохранилось поголовье всего в несколько тысяч — небольшими стадами они живут в заповедниках, находящихся либо под контролем отдельных штатов, либо под управлением федерального правительства. Чтобы поддерживать научно обоснованное соотношение естественного прироста популяции с ограниченными территориями заповедников, необходимо периодически «прорежать» или «прочесывать» каждое стадо. В течение ряда лет два стада в Аризоне — одно в Кайбабе, к северу от Большого Каньона, другое недалеко от Флагстаффа — в результате выбраковки сокращались с двухсот пятидесяти голов до ста пятидесяти здоровых маток и быков-производителей. В то лето с помощью аризонских охотников должны были выбраковать девяносто животных за три дня, по тридцать в день.

«Охотой» это и не называлось. Охотников именовали стрелками. Каждый год спрос превышал предложение. Несколько сотен стрелков подавали заявления, чтобы получить разрешение на отстрел, и платили за это по сорок долларов. Проводилась жеребьевка, девяносто первых номеров получали разрешение и разбивались на три группы — по группе в день. Счастливчикам сообщалось, когда и куда явиться. Их, кроме того, извещали, что большая часть мяса предназначается медицинским учреждениям штата, а за свои сорок долларов они получат голову, шкуру, лопатку, сердце и печет» убитого животного. В назначенный день стрелки выкликались в порядке номеров. Каждые полчаса из загона выпускали по три бизона. Отстрел начинался.

То был уже второй день отстрела, и первая тройка бизонов была убита. После того как стрелки налюбовались на свои трофеи, туши с помощью лебедки загрузили в машину, подвезли к разделочному сараю, там, привязав туши за задние ноги, снова подняли с помощью лебедки, и три бригады живодеров в резиновых фартуках взялись за дело, орудуя резаками и электропилами. В это время новый стрелок уже изготовился на брезенте, всадники заняли исходную позицию, и из загона с улюлюканьем выгнали трех новых животных.

На отстрел тридцати бизонов требовалось шесть-семь часов. На таком расстоянии хватило бы выстрела в ухо, чтобы быстро и гуманно прикончить животное, как и поступают с коровами на бойнях, но что-то странное творилось с американцами — мужчинами и женщинами, старыми и молодыми, бывалыми охотниками и любителями, — когда они брали на мушку это самое американское из всех видов животных. Стреляя с дистанции менее чем в сотню ярдов по колоссальным неподвижным целям из крупнокалиберных винтовок, они обнаруживали психическую и эмоциональную неспособность убивать аккуратно.

Они стреляли в живот.

Калечили пулями рога.

Мазали.

Занимались мучительством, уродуя сухожилия и копыта.

Проливали ведра крови, пока не добивали животное.

Вели безжалостный и бессмысленный огонь по всему пространству площадки.

Вокруг царила праздничная атмосфера. Охота превратилась в школьную экскурсию, турпоход, пикник с костерком, патриотическую церемонию и кровавый карнавал. Умолкли чувства — зрение, слух, обоняние. Умолкла совесть. Чистый воздух, разрываемый выстрелами, на которые отвечало эхо, провонял порохом. В знак победы гундосили клаксоны. В машинах орали приемники, сотрясая округу музыкой и рекламой. На земле росли горы пивных банок. Детишки рыскали в поисках гильз. Дробя кости, взвывали электропилы, и пол разделочного сарая покраснел от крови.

Еще теплые, окровавленные лопатки тащили к автохолодильникам. Взвешивали срезанные бизоньи горбы. Вносили задаток за место в холодильных камерах.

Все пошло в дело, не только мясо. Головы отдавали на отделку чучельщикам, копыта шли на пепельницы, хвосты — на мухобойки, кожа — на чехлы для автомобильных сидений. По словам знатоков, из бычьей мошонки можно было заказать оригинальный кошелек.

И одно за другим, доведенные до изнеможения, загнанные в проволочную ловушку всадниками, не понимая сути происходящего, умирали под лазурным небом мифические существа. Но смерть они принимали без благодати, без подобающего им величия и умирали, как самые малые в жизни сей, как изгои природы. Умирали в пыли унижения, оплеванные свинцом.

И было в этом нечто большее, чем опошление слуха, зрения, обоняния и души. Нечто большее, чем заурядное убийство. В этом была сама душа американца, ее человеческая суть.