Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Озонирующую благоуханность этого экстракта можно сравнить только с запахом хорошей лаванды, более знакомой в Западной Европе.

Мы очень любили следить, как экстракт погружался в воду, растворялся в ней и из нее вдруг поднималась живительная струя аромата, и вся вода меняла цвет, принимая флюоресцирующий оттенок.

Но и до этого любил я забежать в ванную комнату, послушать музыку капель только что встроенного душа и всей моей грудью надышаться влажными испарениями воды. Раздевались мы в соседней комнате, затем перебегали в ванную и погружались в теплую воду.

Прошли годы, я познал многие радости жизни, неведомые мне в детстве, но и теперь считаю этот миг погружения в теплую и мягкую воду одним из наибольших моих удовольствий. И такое чувство спокойствия, довольства наполняет меня, такой отдых чувствую я во всем теле, такую ясность в мыслях и мир в сердце, что хочется как можно дольше продлить этот миг отдохновения от всех волнений жизни.

Тогда же, в детстве, очарование это длилось недолго: слишком много было в нас энергии, потребности двигаться, шалить — и мы развлекались и плавающими игрушками, и губками, и мочалками, и мыльной пеной. Час ванны пролетал, как минута, и мы не хотели выходить из воды, желая продлить удовольствие.

Миша очень любил купаться и шалил в воде не меньше меня. Смуглый и румяный, с веселыми глазами и белыми, яркими зубами, он весь светился милой шаловливостью. Как и я, он очень любил большие, мягкие губки и душистое розовое земляничное мыло или еще глицериновое, прозрачное.

Но оба мы относились с презрением к резиновым губкам, начинавшим входить в обиход. Нам не нравился их запах, мы считали, что такими губками нельзя прикасаться к лицу. Впрочем, и хорошее мыло, которое мы любили, казалось нам не приспособленным для лица, и мы энергично протестовали, когда нам намыливали наши мордочки.

Любили мы очень запах распаренной мочалки, но нисколько не ценили ее прикосновения. Впоследствии, когда я познакомился с настоящей русской баней, этот "мочальный" дух сразу же воскрес в моей памяти; но в бане был целый ряд чудесных благоуханий, которые так близки и родны всем истинно русским людям.

Хорошая, здоровая истома охватывала нас после ванны. Обед проходил быстро и как бы слегка в тумане. Ложились мы покорно, без шалостей и игры, и сон нисходил на нас мгновенно, лишь только наши головы касались подушек. Трудовая неделя на этом для нас заканчивалась.

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Утро. Столовая.

В столовой нашей дух был благородно строг,

Как на гербах ее златой единорог...

Утpo начиналось для нас в восемь часов, когда нас поднимали, заставляли умываться и одеваться и затем приводили в столовую к так называемому утреннему кофе. Садились мы впятером: мой брат Миша и я с гувернанткой-француженкой да сестра Ольга, совсем еще крошка, со своей бонной Людмилой Михайловной Тарновской.

Людмила Михайловна, или Мила, как мы ее называли, была верной и давнишней воспитательницей нашей семьи. Она перешла к нам от наших двоюродных братьев Веригиных, которые были значительно старше нас и которых она тоже воспитала. Мы ее очень любили, хотя она нередко ворчала на нас за наши шумные игры; но зато не было более нежной и долготерпеливой сиделки во время наших многочисленных детских болезней.

Столовая была большая и довольно темная, несмотря на широкие застекленные двери, выходившие на чудесную террасу. Вся обстановка столовой была из темного дуба, и большие стулья, которые мы, дети, с трудом сдвигали с места, были обтянуты темной кожей с золотыми гербами на спинках. Вне часов еды в ней стоял особый, строгий, еле уловимый запах кожи и дуба, т.е. почти основы хорошего шипра.

При входе в столовую утром нас охватывал вкуснейший аромат горячего кофе — смесь мокко с ливанским. Его покупала и готовила с особым тщанием и по своей системе наша Мила, не доверявшая в этом прислуге. Вслед за ароматом кофе поднимался ряд других, менее сильных, но не менее приятных запахов.

Кофе наливали нам мало, почти вся чашка наполнялась молоком, но мы очень дорожили этой привилегией — пить кофе, как взрослые, — и были очень огорчены, когда в один «прекрасный» день нам решили давать какао. Оно, впрочем, скоро нам приелось и было отменено.

Итак, наиболее сильным, ярким, все покрывающим утренним запахом являлся аромат горячего кофе, но к нему примешивалось, радовало обоняние и вкус множество других ароматов.

Помню до сих пор запах теплых хрустящих баранок, разрезанных вдоль и намазанных чудным, холодным сливочным маслом. Между двумя половинками баранки можно было положить ветчины, чайной колбасы или красного голландского сыра, нами очень любимого.