Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

К матери мы относились с очень большой любовью. И повседневной жизни она казалась нам близкой, простой и доступной, но все менялось, как только она начинала петь: тогда она казалась вышедшей из другого, высшего мира, в который нам доступа не было. Полная огня и любящая жизнь, мать была соединением двух стихий: огня и земли, и вся жизнь ее протекала под этими знаками.

Родилась она в ночь под Рождество, и судьба богато одарила ее, дав ей в первой половине жизни и красоту, и голос, и славу, и счастье... Когда же пришло раннее горе вдовства, в ее душе нашлось достаточно силы и крепости, чтобы нести свое горе, не изменяя им себе, ни памяти мужа, и посвятить всю себя нам - его детям...

Mать обладала изумительным здоровьем и всегда была полна кипучей энергии и стремительности и лишь в денежных вопросах проявляла медлительность и осторожность.

К людям относилась она как-то благожелательно-недоверчиво, но избранные ею друзья оставались верны ей на всю жизнь.

Сдержанные и строгие манеры не были в состоянии скрыть огня, наполнявшего все ее существо, и первая же улыбка выдавала ее. И столько в ней было шарма и притягательности, что раз видевшие ее, особенно во время пения, нередко запоминали навсегда.

Новшеств мать не любила и в домашнем быту поддерживала порядок и обычаи, заведенные отцом. Только прислуги после его смерти стало немного меньше да автомобиль был отменен. Дом был построен хорошо, и занимали мы в нем два этажа, всего четырнадцать комнат. Расположение их было удобное; неперегруженность людьми, чистота и доброкачественность во всем: цветы, обилие воздуха и света — все создавало радостные условия для жизни. Кухня находилась далеко внизу, отчего никакие запахи из нее не могли проникать к нам и портить атмосферу дома. Окна были очень большие, двойные, пропускающие огромное количество света; зимой же они предохраняли нас от холода.

Множество цветов наполняли вазы и первыми встречали своим ароматом посетителей... Фиалки, ландыши, гиацинты, сирень, розы, глицинии, магнолии, акация, жасмин, гвоздики и целый ряд других цветов крымской флоры в зависимости от сезона украшали наши комнаты и чаровали нас... Только резеда и гелиотроп, особенно любимые матерью за их запах, редко появлялись у нас. Морской климат Ялты, видимо, не подходил им, и садовнику никак не удавалось вырастить их в нашем саду. Только позже, в Орловской губернии, пришлось мне вполне насладиться удивительным богатством и тонкостью их аромата.

Относилась мать к цветам бережно, но без большой любви. Я никогда не чувствовал в ней истинного их знатока и любителя, каким была ее сестра — тетя Леля.

И память о матери не связана у меня ни с каким ароматом.

Душилась она не менее других, но никогда не оставалась долго верна одним и тем же духам, не привязывалась к ним. В выборе их она доверяла сперва мужу, потом сестре, которая любила пробовать на ней интересные новинки сезона.

Среди множества духов, которыми она пользовалась, вспоминается веселый флакон "Vera Violetta" от Роже и Галле и рядом с ним элегантный "Astris" от Пивера, за ним "Coeur de Jeannette", "Rose de France" и позднее "Quelques Fleurs" от Убигана, "Origan", "Rose Jacqueminot", "Jasmin de Corse" от Коти, "Rue de la Paix" от Герлена и некоторые английские духи, названия которых я не помню.

К материнским духам, стоящим на туалете из красного дерева среди различных хрустальных коробочек с серебряными крышечками, нам строго запрещалось прикасаться; но мы очень ценили, если нас допускали на последнюю часть ее одевания перед вечерним выходом. Миг выбора драгоценностей, и наконец долгожданный акт надушения платья, меха, рук, прически и шеи за мочкой уха. И столько шарма, женственности и очарования во всех движениях матери, что, полные тихого восторга, мы не сводили с нее глаз.

Но вот появляется огромная черная шляпа со страусовым белым пером, мать крестится и целует нас, давая последние наставления, и экипаж уносит ее.

Мать очень любила нас троих, но в ласках была сдержанна...

Константин Веригин (на первом плане) с братом Михаилом и сестрой Ольгой (Ялта, 1908).

Главным любимцем ее был мой брат Михаил — Миша, — всего более на нее похожий и лицом и способностями. Та же смуглость кожи, тот же овал лица, та же белизна зубов, те же темные улыбающиеся глаза. Он единственный унаследовал голос, музыкальность и крепкое здоровье матери. Но и от отца взял он многое: лихость, насмешливость, остроумие, тонкое обоняние. Так, всякий дурной запах замечался им немедленно и вызывал его осуждение и насмешку. Он любил охоту, рыбную ловлю, автомобиль, деревенскую жизнь; науки же и чтение мало его интересовали.