Благоуханность. Воспоминания парфюмера

Совсем еще недавно мало кто интересовался ароматами; говорить же о запахах человеческих считалось неуместным и невоспитанным. Не умея и не желая бороться с ними, человечество уподоблялось страусу, который думает, что никто не заметит его, если он сам не видит себя, спрятав голову под крыло. Доктор Монен был первым европейцем, посмевшим заговорить об этом. В своей книге "Les odeurs du corps humain" ("Запах тела"), выпущенной в 1885 году, он обстоятельно и интересно показал связь запаха с болезнью и дал в некоторых случаях советы о способах борьбы с этим злом. Но работа его пришлась многим не по душе и не имела заслуженного успеха. Лишь с открытием свойств хлорофилла американцы посмели заговорить о неприятных человеческих запахах и необходимости борьбы с ними. Коммерция подхватила это открытие, чуя возможность наживы. Официальная же медицина заняла выжидательную позицию, вместо того чтобы серьезно заняться этим вопросом. К сожалению, изыскания эти не могли быть доведены до конца, несмотря на очень большие затраты. Объясняется это тем, что до сих пор неизвестно, что есть запах и каковы законы его.

Вероятно, как только это будет выяснено, люди найдут способ улавливать и запечатлевать любой аромат или запах, возможность вызывать его вновь, как кинематографическая лента вызывает образ или граммофонная пластинка музыку. Это открытие будет иметь огромное значение для человечества, ибо оно позволит дать наконец оценку истинной сущности человека.

Аромат будет создан как некая духовная ценность, с которой прежде всего будут вынуждены считаться правители народов. Медицина же сможет наконец опереться на точные и ясные данные для успешной борьбы с болезнями, имея возможность следить за здоровьем человека с колыбели до глубокой старости.

ЧАСТЬ 2. За границей

Выхожу один я на дорогу.

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

М. Ю. Лермонтов.

Прошло несколько лет, и моя веселая, беззаботная юность под влиянием пережитых ужасов войны и революции перешла в преждевременную зрелость. В октябре 1920 года началось наше изгнание из родной страны, которое не окончилось до сих пор. Константинополь — древняя Византия, турецкий Истамбул, русский Цареград — был первым городом, встретившим нас. Как радовался бы я великолепию его зданий, пастельным его тонам, красоте заливов и окрестностей, если бы не гнетущее воспоминание всего пережитого перед недавней эвакуацией! А вместе с тем и в ней была своя радость, нежданная и большая. На корабле, предоставленном остаткам корпуса генерала Барбовича, к которому я принадлежал, удалось мне встретиться с матерью и сестрой. Посадка происходила в Ялте. Ярким, солнечным осенним утром любовался я в последний раз красотой родного моего города, его дачами, садами, парками, лесистыми склонами гор.

Шесть месяцев провели мы в Константинополе. Есть ли еще какая столица в Европе с таким чистым, прозрачным, живительным воздухом? В нем запах моря и цветов, как и на южном побережье Крыма, но с оттенком иным — восточным, пряным…

О запах пламенный духов!
О шелестящий миг!
О речи магов и волхвов!
Пергамент желтый книг!
А. Блок.

Константинополь был переполнен тогда союзными войсками, оккупировавшими Турцию, и многочисленными частями Добровольческой русской армии. Казалось, что турок даже меньше, чем иностранцев, но в то время они еще носили красные фески, и их нельзя было не признать и не выделить взором. Нам они очень понравились благообразием, чистотой, сдержанностью; о других жителях города это не всегда можно было сказать.

Среди целого ряда ярких воспоминаний о Турции всего более запомнились мне ее чудные мраморные бани, полные чар востока. Приятный запах душистого пара и струящейся воды встречает вас у самого входа. Пахнет ценным заморским деревом с легким пряным оттенком, благоуханностью бензойного ладана, тонким ароматом кожи… И когда, раздевшись, я оказывался в самом помещении бани, меня охватывали атмосфера удивительного благорасположения, тишины, приятности да еще чувство чего-то очень настоящего, словно находишься у самых истоков жизни. Мрамор согрет потоками горячей воды; сидишь на нем, и лень двинуться, повернуть голову; истома охватывает душу, но тело кажется легче, и мускулы играют под кожей. Заканчивается баня традиционной чашечкой крепкого турецкого кофе. Я стараюсь пить маленькими глотками, как настоящий правоверный турок. Навсегда запомнился мне запах этого кофе, смешанный с душистым паром…