Благовест с Амура

— Да что вы, драгоценный мой, что вы! — Федор Петрович встал из своего кресла и отвел лейтенанта в сторону. — Простите великодушно, сына моего, Константина, там не встречали?

Ваш сын — герой! Был адъютантом у Завойко…

— Слава Тебе, Господи! — перекрестился адмирал. — Вы лично с ним знакомы?

— Мы же все друг друга знали, нас и было-то всего ничего. Считая всех: волонтеров, солдат, матросов, артиллеристов, — чуть больше девятисот человек.

— А сила большая на вас навалилась? Небось вместе, англичане и французы?

— Да. Шесть вымпелов. Три фрегата, бриг, корвет и пароход. Десанта было на первой высадке около семисот, на второй — больше девяти сотен.

— Ничего себе! — ахнул адмирал. — А пушек у них было много?

— В три раза более, чем у нас.

— И чья взяла?

— Наша взяла, Федор Петрович! — Максутов не сдержался и широко и радостно улыбнулся. — Выгнали мы их к чертовой матери! Ушли с побитой мордой! О, простите великодушно…

— Да за что же простить, драгоценный вы мой?! — Литке прижал лейтенанта к широкой груди, поцеловал и полез за платком: расчувствовался. Вытер глаза и оборотился к остальным офицерам: — Господа, за всю войну первая радостная весть: наши противники не смогли взять маленький Петропавловск и ушли, как великолепно выразился молодой человек, с побитой мордой. Виват, господа! Ура!

Офицеры не успели поддержать старого адмирала, как из кабинета генерал-адмирала выскочил красный, как рак, вспотевший адъютант:

— Лейтенант! Его императорское высочество вас требует! Немедленно!

Он чуть ли не с поклоном распахнул перед Максутовым дверь, и лейтенант, входя в кабинет, услышал, как он объявил:

— Господа, приема не будет. Генерал-адмирал едет к государю.

Дмитрий Петрович знал из разговоров старших офицеров, что великий князь Константин Николаевич весьма прост в отношениях с моряками, так как царственный отец сразу после рождения определил его в морскую службу, дав ему звание генерал-адмирала, а уже потом, став воспитанником Литке, он прошел все ступеньки этой службы от самой нижней до нынешней верхней начальника Главного морского штаба. Поэтому он почти не удивился, когда его императорское высочество устремился навстречу ему, простому лейтенанту, и заключил его в крепкие объятия.

— Благодарю вас, лейтенант, а в вашем лице выражаю благодарность всем героям Камчатской обороны. Едемте, немедленно едемте в Гатчину, к батюшке. Я уверен: оттуда вы вернетесь уже капитан-лейтенантом и с Георгиевским крестом. И все, абсолютно все получат по своим заслугам. Вы, может быть, даже не осознаете мирового значения вашей победы!

— Отчего же, ваше императорское высочество, очень даже осознаем, — неожиданно для самого себя возразил Максутов. Он вспомнил слова, которые сказал за торжественным обедом генерал-губернатор.

А сказал он так:

— Ваша битва, Дмитрий Петрович, и ваша победа показали всему миру, всем державам, что великая Россия твердо встала на берегах Великого океана и отныне будет стоять здесь вовеки веков.

Вспомнил лейтенант эти слова и повторил их великому князю, но — от себя. Не присвоил их, нет — просто эти слова стали его собственными, идущими от его сердца. А когда чужие слова ты произносишь как свои — выношенные, выстраданные — это значит: они самые правильные.

5