Благовест с Амура

А задание Михаилу Сергеевичу генерал-губернатор дал непростое. Задумал он вторым сплавом отправить на Нижний Амур большую партию переселенцев, чтобы заложить там русские села. И чиновник особых поручений Волконский, уже не раз показавший себя весьма дельным исполнителем (это качество в подчиненных Муравьев ценил очень высоко — вероятно, вслед за императором), должен был сформировать партию из крестьян Иркутской губернии и Забайкальской области.

Поначалу через земских исправников оповестили всех старост о выявлении желающих переселиться. Сразу же объявили льготы. Во-первых, освобождение от воинской повинности самих переселенцев и их детей, родившихся до отправки на Амур. Эта льгота была самой привлекательной, потому как рекрутчина уводила из семьи на 20–25 лет, а фактически навсегда, старших работоспособных сыновей. Остальные льготы — перемещение со всем имуществом за счет казны, пайки на два года и хозяйственная помощь по 50 рублей на семейство, — разумеется, тоже нелишние, но уже не столь существенны для крепкого крестьянина (а некрепкие были не нужны).

Откликнулись на призыв 150 семейств, что в сумме составило около 2000 душ, но для первой партии столько не требовалось (просто неподъемно для сплава), поэтому генерал-губернатор приказал ограничиться для первого раза 50 семьями, не больше 500 человек. Поэтому Михаилу Сергеевичу пришлось отправиться по селам и лично проводить отбор кандидатов. Главными условиями были количество рабочих рук и здоровье — это он сам определил, увидев на Аянском тракте, как это важно для успешного хозяйствования на новом месте. И еще Михаил Сергеевич посчитал весьма существенным — чтобы не было пьющих. Объехав тракт, он своими глазами увидел, как сильно отличаются в лучшую сторону хозяйства непьющих. Ярким примером послужила семья отставного матроса Матвея Сорокина.

Матвея списали с корабля в сорок два года. К тому времени он побывал в двух кругосветках и служил бы еще, да во время шторма сильно повредил ногу и с той поры ее подволакивал. А зачем на флоте матрос, который ни бегать не может, ни по вантам взбираться — так и списали. Вернулся Сорокин в родное Усолье, женился, обзавелся неплохим хозяйством, двух сыновей родил, но, видать, въелась в него страсть к перемене мест: едва лишь прошел слух о переселении на Аянский тракт, как он тут же подал прошение и переехал со всем семейством на Маю-реку. Провожали тесть с тещей — со слезьми горючими: будете, мол, маяться на энтой самой Мае, а Матвей только посмеивался: ничё, родичи, всё путем…

И верно: нанял тунгусов, распахал и засеял рожью четыре десятины и осенью своим хлебом рассчитался с тунгусами и прикупил скота. Через пару лет двор его был полной чашей, от тунгусов, желающих подзаработать, отбою нет. Волконского он угощал и говядиной, и курятиной, и молоком со сметаною.

— Как же так, Матвей Поликарпыч, — удивлялся чиновник особых поручений, — я вот был на соседней станции — там совсем другая картина: всё в запустении, лошадь пала, коровы молока не дают, семья голодает…

— Это у Курёхина, что ль? — поинтересовался хозяин, оглядывая веселыми глазами свое застолье: семья в полном составе — статная жена, сынки 10 и 9 лет, дочка-трехлетка — чаевничала с творожными шаньгами и пирожками с брусникой. — Так ить пьют они.

— Пьют, — подтвердил чиновный гость. — Но, говорят: от безысходности, мол, от того, что все рушится и ничего не растет.

— У того все рушится, кто с бутылкой дружится, — приговорил Матвей Поликарпович.

— А как же вы-то не пьете? Ведь матросы недаром пьянством славятся.

— Есть такой грех, — согласился хозяин. — И я был грешен, покуда на моих глазах товарищ мой не сгинул из-за водки треклятой. А я ему помочь не смог из-за того же самого. Вот с той поры капли в рот не беру и другим заказываю. И я вам так скажу, господин хороший: ежели надумаете кого куда переселять, берите непьющих. Пьющие и сами оголодают, и дело хорошее загубят на корню.

Волконский объехал Забайкалье и большую часть Иркутской губернии, и будущих переселенцев выбирал, памятуя слова Матвея Сорокина. К тому времени, как добрался до Кындызыка, в списке у него значилось уже 48 семейств, 471 душа — все непьющие. Осталось выбрать еще два — и можно возвращаться в Иркутск и со спокойной совестью докладывать о выполнении задания.

— Заходите, ваше благородие, — пригласил Ярофей. — Как раз к обеду поспели. Матрена вас встренет, а мы с кучером покуда лошадку пристроим.

Не дожидаясь повторного приглашения, Волконский чуть ли не бегом направился в дом. Слава богу, ничего не поморозил, но в благодатном тепле избы, пахнущем стряпней, почти сразу загорелись щеки, а через минуту пальцы рук запокалывало острыми иголочками, и оказалось, что даже ноги в пимах, и те задеревенели.

Матрена встретила нежданного гостя своими немудрящими виршами, помогая молодому человеку освободиться от башлыка, малахая, шинели и неуклюжих пимов.