Благовест с Амура

Лицо Николая Николаевича окаменело, но по спине поползли ледяные струйки пота. За несколько секунд он пережил, наверное, больше, чем за всю жизнь. По крайней мере, у него было именно такое ощущение. В первый момент он почувствовал себя жестоко обманутым, но не просто обманутым, а обманутым тысячекратно, кощунственно. Ну, ладно, обманул Дюбуа, назвавшись Леграном, у него, видимо, была на то причина, но Катрин почти каждый день видела этого фальшивого Леграна и НИ РАЗУ НЕ ОБМОЛВИЛАСЬ, что он — воскресший из мертвых Анри Дюбуа! КАК ОНА МОГЛА ТАК ПОСТУПИТЬ?!! А вдруг они были в сговоре? И, вообще, чем они занимались, когда оставались НАЕДИНЕ?..

И тут из палатки появилась Катрин. Она, наверное, услышала крик Анри, а выглянув, мгновенно поняла, что происходит, и бросилась к мужчинам. Вагранов хотел ее задержать, догадываясь, что ей не следует здесь быть, но она оттолкнула его и встала перед мужем — тонкая, стройная, с непокрытой головой, в распахнувшейся собольей шубке, лицо раскраснелось, прическа растрепалась, сделав ее удивительно юной и прекрасной.

— Я знаю, Николя, что ты подумал, но все на самом деле не так, — быстро-быстро заговорила она по-русски. — Я всегда была тебе верна…

Она хотела что-то сказать еще, но муж мягко отстранил ее:

— Это все потом, Катюша. Иди к себе.

Она удивленно взглянула на него, и он слегка повысил голос:

— Я прошу тебя уйти. Пожалуйста!

На глазах ее выступили слезы, она резко повернулась и ушла в палатку, а Муравьев сказал, обращаясь к Дюбуа, подчеркнуто на русском языке:

— Не говорите глупостей, сударь. Вашей Катрин уже нет — она давно Екатерина Николаевна Муравьева. И она — не вещь, которую можно забрать… при живом-то муже.

Он усмехнулся, и эта усмешка окончательно взбесила Анри.

— Катрин была и останется моей. Первая любовь не умирает. А что муж живой — так это исправимо.

Они продолжали говорить каждый на своем языке.

— Вы меня вызываете?

— Да. Я требую стреляться и — немедленно!

— Вы ошибаетесь, сударь, думая, что любимую можно вернуть выстрелом из пистолета…

Генерал говорил спокойно, только покрасневшее пятнами лицо и напряженная фигура выдавали его состояние, но это заметил лишь Вагранов. Заметил и испугался, мысли его заметались, ища и не находя выхода.

А Дюбуа, словно подстегивая себя, выкрикнул:

— Стреляться!!!

Вы не могли бы говорить тише? Совсем необязательно оповещать всех о вашем желании умереть.

— Вы трусите?! — Майор не смог скрыть злорадства. — Стреляться!

— Извольте. Государь не одобрит дуэль, но я принимаю вызов. Только мне нужно какое-то время, чтобы оставить необходимые распоряжения, после чего я — к вашим услугам. Два часа, не возражаете?

— Не возражаю, — процедил Анри.

— Благодарю. Кстати, месье Дюбуа, нам нужны секунданты. Вы не против, если мои офицеры выполнят сию неприятную миссию? Обойдемся двумя, чтобы не расширять огласку?

Анри пожал плечами: дескать, выбора нет.

— Прекрасно! Вагранов, вы будете моим секундантом. Енгалычев послужит месье. Через два часа доставите месье на место… — Муравьев махнул рукой в сторону Аяна. — Ну, туда, за крутой поворот. А пока, Иван Васильевич, покормите майора. Чтобы у барьера его руки не дрожали. И дайте что-нибудь согревающее — у месье уже зуб на зуб не попадает.

Вагранов кивнул и повел Дюбуа к кострам.

Муравьев прошел в свою палатку и расположился за походным столиком с пером и бумагой. Распоряжения на случай своей смерти надо тщательно обдумать и записать, чтобы ничего не упустить. Впрочем, из важных дел осталось одно — граница с Китаем, поручение двух императоров. Конечно, хотелось бы самому довести его до логического завершения, но ведь любой человек смертен — закончит кто-нибудь другой, да тот же Путятин. Он везучий: с одной стороны, договор с Японией заключил, теперь жаждет прославиться договором с Китаем, с другой цунами пережил, едва-едва в плен к англичанам не попал и умудрился на слабосильной «Надежде» в малую воду дойти вверх по Амуру до Шилки.

Да ладно, бог с ним, с Путятиным, а вот с Катюшей, любимой, единственной, — вопросы… вопросы… И ни одного внятного ответа! Нет, один есть, в искренности которого он ни на миг не усомнился: «Я всегда была тебе верна».

А нужны ли другие ответы? Тем более, когда через два… нет, уже через час все окончательно определится.

Он оторвался от листа бумаги, заполняемого прыгающими строчками (рука дрожит от волнения — это плохо), и покосился на полог, отделявший спальные места. Там было тихо, но он знал, что это ничего не значит: Катрин, конечно, сейчас не до сна и отдыха. Она, бедная, мучается от невозможности какого-либо оправдания, не догадываясь, что скоро ничего не будет нужно…

Николай Николаевич добавил к перечню указаний еще несколько пунктов. Надо бы написать письма — объяснительное государю, прощальные братьям, но… время вышло.

ПОРА!!