Блатная музыка. «Жаргонъ» тюрьмы

      Не отъ пламечка, не отъ огнечка
      Загоралася въ чистомъ полѣ ковыль-трава;
      Добирался огонь до бѣлаго до камешка.
Что на камешкѣ сидѣлъ младъ ясенъ соколъ.
Подпалило-то у ясна сокола крылья быстрыя,
Ужъ какъ пѣшъ ходитъ младъ ясенъ соколъ по чисту полю.
Прилетѣли къ нему, ясну соколу, черны вороны;
Они граяли, смѣялись ясну соколу,
Называли они ясна сокола вороною:
— «Ахъ, ворона ты, ворона, младъ ясенъ соколъ!
Ты зачѣмъ-зачѣмъ, ворона, залетѣла здѣсь?»
Отвѣтъ держитъ младъ ясенъ соколъ чорнымъ воронамъ:
— «Вы не грайте, вы не смѣйтесь, чорны вороны!
Какъ отрощу я свои крыльи соколиныя,
Поднимусь я, младъ соколъ, высокошенько,
Высокошенько поднимусь я по поднебесью,
Опушусь я, младъ ясенъ соколъ, ко сырой землѣ,
Разобью я ваше стадо, чорны вороны,
Что на всѣ ли на четыре стороны;
Вашу кровь пролью я въ сине море,
Ваше тѣло раскидаю по чисту́ полю,
Ваши перья я развѣю по темнымъ лѣсамъ».
Что когда-то было ясну соколу пора-времячко,
Что леталъ-то младъ ясенъ соколъ по поднебесью,
Убивалъ-то младъ ясенъ соколъ гусей-лебедей,
Убивалъ-то младъ ясенъ соколъ сѣрыхъ уточекъ.
Что когда-то было добру молодцу пора-времячко,
Что ходилъ-то гулялъ добрый молодецъ на волюшкѣ,
Что теперь-то добру молодцу поры-время нѣтъ.
Засажонъ-то сидитъ добрый молодецъ во побѣдности:
У злыхъ вороговъ добрый молодецъ въ земляной тюрьмѣ.
Онъ не годъ-то сидитъ, добрый молодецъ, и не два года,
Онъ сидитъ-то добрый молодецъ ровно тридцать лѣтъ,
Что головушка у добра молодца стала сѣдешенька
Что бородушка у добра молодца стала бѣлешенька,
А все ждетъ-то онъ, поджидаетъ выкупу — выручки:
Былъ и выкупъ бы, была выручка, своя волюшка,
Да далечева родимая сторонушка!

Приложеніе 3-е Нѣчто о «Музыкѣ»

(т. е. о тюремномъ арестантскомъ жаргонѣ)[16].

Употребляемый въ тюрьмахъ западнаго края, онъ нѣкоторыми словами рѣзко отличается отъ языка, употребляемаго въ тюрьмахъ сѣверныхъ или южныхъ губерній, Сибири и столицъ, — но все же представляетъ «одно цѣлое» — языкъ, которымъ пользуется «блатной» міръ нашего отечества. Языкъ, употребляемый столичными «блатными», подраздѣляется на «петербургскій» и «московскій». Слово, въ одной тюрьмѣ значащее одно, въ другой означаетъ нѣчто совершенно другое, что однако, какъ указано выше, не мѣшаетъ «блатнымъ», пользуясь этимъ языкомъ и жаргонами, повсюду отлично понимать другъ друга. Въ образномъ и подчасъ остроумномъ и мѣткомъ подборѣ словъ этого языка встрѣчаются часто проникшія въ него, большею частію въ искаженномъ уродливомъ видѣ, иностранныя имена и названія.

Въ языкъ этотъ вошли многія слова исчезнувшихъ на Руси «говоровъ». Исчезли «говоры» ушкуйниковъ, мазыковъ, офеней и кантюжниковъ, послѣ того какъ, въ силу соціальныхъ условій, исчезли сословія, создавшія ихъ.

Связь острожнаго жаргона и даже прямое происхожденіе его отъ офенскаго языка, по сходству большей части словъ, несомнѣнны.