Блатные из тридевятого царства (СИ)

   Услышав про самогон, народ у колодца засуетился, словно растревоженный муравейник. Шипят костры, вода в котлах булькает и паром исходит. Бедного сома в пять минут раскромсали на куски. Невесть откуда появилось с десяток скатертей, бабы ловко застелили всю поляну. На импровизированный достархан каждый пер что мог. Право слово -- щедрый народ живет в Гришуках. Кабы скатерти не на траву, а на столы стелили, то от такого обилия закусок любая столешница прогнулась бы.

   И только мы с корешами не вписывались в этот милый сельский пейзаж. Плечом к плечу скромно стоим в сторонке, этаким островком спокойствия, в море суеты и всеобщего счастья. И это с нашими-то заслугами! Ни Григорий, ни его гадский папа так и не соизволили представить нас местному населению. Было безудержно больно и тоскливо смотреть на такое изобилие еды, проплывающее мимо наших ртов. Если и дальше так пойдет, накроется медным тазом не только обещанная лошадь с телегой, но и прочие приятные вещи.

   Получив команду, Евсей бочком придвинулся к Гришке и тычком под ребра вернул его с небес в грешные Гришуки. Бывший самоубийца долго не мог понять чего от него хотят, а главное кто. В одночасье, взлетев из свинарника на верхушку здешнего Олимпа, Гриша все еще прибывал в томных лучах славы и напрочь забыл, кому он обязан жизнью и бескрайнем морем халявного самогона. Фраер был настойчив, а Гришкины ребра не слишком крепки, наверно это у них с папой семейное, и после пятого тычка Григорий треснул себя уже сам, душевно так, с самоотдачей, кулаком по темечку.

   -- Гришенька, ты чего, милый? Шишка он какая вздулась! -- Заволновалась Ольга.

   -- Твою мать! -- Выдохнул Григорий, массирую шишку.

   -- Что ты! Что ты! -- Запричитала Ольга. -- Моя мама не приедет, я ей уже письмо отписала, мол, помирились, живем хорошо, самогонный бизнес наладили.

   -- Да причем здесь теща! -- Заорал Гришка. -- Если б не эти люди, -- кивнул он в нашу сторону, -- ты бы уже пол дня вдовой ходила бы. Я им тепереча по гробовые доски обязан. Кабы не они, не видать нам ни сома, ни самогона!

   -- Ну, коли так, оно конечно. -- Согласилась Ольга. -- Спасибо скажем обязательно. А насчет всего остального ты зря Гриша суетишься. Сколь баб вдовствует и ничего, живут вполне нормально. Глашка он двух мужей схоронила и не бедствует, нынче третьего кабанчика прикупила...

   -- Дура! -- Рявкнул Григорий, но, наткнувшись на грозный взгляд жены, тут же поправился:

   -- Дура, Глашка твоя!

   -- Что есть, то есть, -- согласилась Ольга, разжимая кулаки. -- Зачем ей три кабанчика, ума не прилажу, лучше б денег подкопила да вторую корову взяла.

   От таких слов у меня зубы заныли. Вот и делай добрые дела, вытаскивай людей из петли, сомов с золотым колхозным запасом в брюхе отлавливай, а тебе -- спасибо, от которого сыт не будешь и на хлеб не намажешь.

   От такой охальной несправедливости расстроился я страшно. Кореша, все как один, напряглись. На лицах грусть непередаваемая, в глазах ярость лютая. Васька с Ванькой на оглобли косятся, доперло до них, что баржа честно заработанного самогона мимо проплывает и причаливать не собирается. Наше возмущение уже готово было выплеснуться наружу, но тут вмешался Гришкин папа. Особой красотой он и раньше не блистал, а уж после расправы над сомом и вовсе товарный вид потерял. Щеки на широком лопатистом лице раздулись, как жабры у карася, а перепачканная рыбьей кровью борода стоит торчком параллельно земле. В левой руке папа все еще держал топор, в правой -- оторванный плавник сома. С таким видом хорошо заик лечить, а не со снохой общаться.

   -- Дура, ты Ольга, как есть дура! И свекровь твоя -- дура! -- Четко, разрезая слова на слоги, как давеча сома на куски, произнес глава семейства.

   Ошарашенная невестка завибрировала телом, литой бюст двухзначного размера дрогнул, но папа закусил удила и, ткнув плавником в нашу сторону, безжалостно продолжил:

   -- Ты гостям не только спасибо скажешь, а накормишь, напоишь, баньку истопишь и спать уложишь. А ежели, какие вопросы сыщутся, у меня вон второй костыль цел еще, зараз на все отвечу. Уяснила, голуба моя?

   Ольга быстро-быстро закивала, большие махровые ресницы нервно дернулись, но она нашла в себе силы ответить:

   -- Да что это вы, папенька, такое говорите. Я ж гостям завсегда рада. Милости просим к столу, -- поклонилась она нам в пояс. -- Откушайте, чем Бог послал, а после и баньку справим.

   Два раза просить не пришлось. Десятки любопытных глаз дырявили нам спины, пока мы пробирались сквозь толпу к расстеленным на земле скатертям. Гришкин папа, которого теперь даже язык не поворачивался назвать гадким, усадил нас на лучшие места. Следом расселись остальные Гришуки и пьянка началась. Над столом поплыли ведра с самогоном, любой желающий, без особых затей, черпал сколь душе угодно. Благо повод имелся несокрушимый, изловить сома, терроризирующего столько лет деревню, это вам не Бастилию приступом взять. Даже бабы с девками и те по такому случаю полные чарки налили.