-- С перепою наверно. С чего ж еще. Этого жеребца год никто объездить не мог, на мясо уже хотели забить, а наш джигит поперся. Толи коня пожалел, толи решил удаль степную показать. Оно конечно приятно, когда девки от восторга орут, мужики в ладоши хлопают, да только если ты пол ведра самогона выжрал -- спать ложись, а не кобыл объезжай. Кстати о лошадях -- выпить не у кого не осталось? Голова трещит...
-- Отставить выпить! -- Рявкнул я. -- Всем спать, утром поговорим.
Евсей почесал нос, поковырял носком нового сапога землю у крыльца и, глядя на звезды, сказал:
-- Пахан, а чего ложиться, утро уж скоро, может пока солнышко не встало дальше поедем? Прогуляемся по холодку, а то днем по солнцепеку с похмелья хреново топать...
"Ночная прохлада" и "дневная жара" доконали меня окончательно, я даже рот открыть не смог. Не дождавшись ответа, Фраер продолжил:
-- Нам бы до обеда убраться отсель куда подальше, а то в полдень у колодца Гришуки стрелку забили. Я так думаю, будут все, а они сам знаешь -- мастаки руки ноги ломать. Боюсь, Ванька с Васькой на этот раз не отмашутся.
-- Мы, конечно, попробуем, -- кивнул старший Лабудько, -- да Гришуков больно много, на всех оглоблей не наберем.
-- Что еще за стрелка!!! -- Я уже не спрашивал, а просто рычал. -- Они ж слов таких даже не знали!!!
-- Я научил, -- потупив глазки, ответил Евсей. -- Самогон у колодца закончился, а Ольга ни капли больше не дает. Тут Гришка-Хромой вспомнил, что Гришка-Пасечник месяц назад у него литру в долг взял, а отдавать не хочет. Хромой собрался морду Пасечнику бить, ну я и объяснил, что по понятиям так нельзя, сначала стрелку полагается забить. Вот и поперлись на выселки, тут недалече, я Шестерок прихватил. Все честь по чести, забили Пасечнику стрелку, а он сволочь пчелами давай нас травить. А у пчелы морда маленькая, пока кулаком попадешь, пять раз ужалить успевает. Пришлось Пасечника по роже бить, она у него здоровая, фиг промажешь. Он разобиделся, собак спустил. Мы на сарай запрыгнули. Ну а дальше кутерьма сплошная, всем ульям конец. Я думал пасека личная, а она общественной оказалась. Вот такие дела.
-- Хорошо, -- выдохнул я, -- ну подрались, ну набили морды друг другу. Зачем улья ломать?
-- А мы тут причем? -- Разобиделся Евсей. -- Как на сарай залезли, так там сидели и не отсвечивали. Это Азам постарался.
-- Хан? -- Не поверил я своим ушам.
-- Ага, я ж тебе Пахан говорил, он жеребца объезжал, и дернула его нелегкая на выселки прискакать. Пчелы это дело увидели, про нас сразу забыли, набросились на коня, как Гришуки на сома. Чем он им больше нас понравился -- ума не приложу, может самогоном меньше вонял. А пчела это ж не комар, жеребец так взбрыкнул, что Азам мертвую петлю в воздухе сделал и к нам на сарайчик приземлился. А конь без седока и вовсе распоясался, всю пасеку разворотил, все улья копытами разломал. Оно конечно понятно, когда за место всадника на тебе пчелиный рой катается не то, что улья, дубовый лес лбом на щепки постругаешь. Пчелки быстро жеребца объездили, три круга по пасеке на нем дали, а потом всем роем в поле улетели. Накатались наверно, а может, обиделись, ульев-то нет. Почитай вся деревня без меда осталась. Гришка-Хромой и тот с кулаками полез, пришлось по сопатке зарядить. Мы, как с сарайчика слезли, хана под мышку и сюда, а Гришки мужиков побежали подымать. В обед стрелка у колодца. Все по понятиям. Только я так думаю -- нам лучше по холодку на телеге в степь выехать, чем по жаре на носилках на кладбище...
Чтоб не заорать, я прикусил нижнюю губу, кажется до крови. Ну, за что мне все это? Портянки, кузнеца, теперь еще пасека! У Гришуков терпенье не железное, могут и обидеться. За пойманного сома многое простится, но всему же есть предел. Да и чего стоит оказанная услуга, а уж тем более съеденная.
-- Оба-на! -- Донесся от калитки радостный вопль Федьки. -- Че, проснулись уже? Ну и правильно. Раньше выйдем -- дальше будем. Лучше уж по холодку топать, чем на солнце потом исходить.
Я обхватил голову руками. Еще один любитель путешествий по холодку явился, а как все хорошо начиналось...
-- Сюда иди! -- Приказал я.
Растолкав корешей, Подельник добрался до крыльца и умостился рядом со мной. На благостной роже странная улыбка. От одного Федькиного вида у меня волосы под мышками зашевелились. Собравшись с духом, я прямо спросил:
-- Колись, чего натворил?
-- Я? -- По-детски удивился Федька. -- Ты что, Пахан! Я людям помощь оказывал. Кабанчика Гришке-Кучерявому выложить помог.
-- Чего?