Блатные из тридевятого царства (СИ)

   Длилось это не долго, до первой глубокой колдобины. Лошадь яму перешагнула, а телега не смогла. Передние колеса по самую ось ухнули в землю. Разомлевший Григорий потерял равновесие, его швырнуло вперед и, угодив носом в круп коня, он рухнул на дорогу. Кобылка встрепенулась и по-честному рванула вперед. Передок телеги выскочил из ямы, а вот задние колеса, как вошли, так и остались в ней. Мы полетели вслед за Гришкой, стой лишь разницей, что тот приземлился на проселок, а нас разметало по обочине.

   Птицы в кустах заткнулись. Лошадь встала, телега тоже, передними колесами на Гришку. Но нам не до этого. Сначала требовалось спасти более важные вещи. Гришка в отличие от бутыли с самогоном не стеклянный. Если б за спасение первача, как за спасения утопающего медали давали, Евсей стал бы героем, причем, если б не я -- посмертно.

   Фраер всю дорогу спал в обнимку с бутылям, а в самый ответственный момент, при падении, разжал руки. Трава смягчила удар, бутыль слабо звякнула и покатилась по склону к реке, а на пути валун. Евсей вывернулся на изнанку, в отчаянном прыжке кончиками пальцев направил бутыль в сторону. И случилось чудо, самое обыкновенное чудовищное чудо -- из тех, что и врагу не пожелаешь.

   В метре от валуна из норы выскочил суслик, случись это мгновеньем раньше или мгновением позже все могло бы быть иначе, но время вспять не повернешь и суслика назад не затолкаешь. Бутыль наехала на грызуна, подпрыгнула и на пол градуса изменила траекторию. Звон разбитого стекла поверг нас в шок. Даже лошадь присела на задние ноги. Почти три ведра отменного первача навеки сгинули в сухой земле. Суслик так ничего и не понял, глазками пощелкал и назад юркнул. И кто он после этого? У таких преступлений нет срока давности и смягчающих обстоятельств. Пусть земля ему в норке будет пухом...

   Григорий даже не стонал, когда его извлекли из-под колес. Что толку жаловаться на царапины -- микстура кончилась. Даже прыщик помазать нечем, ни говоря уже про дезинфекцию организма с изнанки. Суровая мужская скорбь грозила затянуться до бесконечности. Я первым нашел в себе мужество заговорить:

   -- Сели в телегу и поехали. И ни слова о... В общем вы меня поняли -- ни слова! Забыли и все.

   -- Да как же, Пахан, такое забудешь, -- держась за сердце, сказал Федька. -- Этот кошмар меня теперь всю жизнь преследовать будет.

   -- Я убью его! -- Зловеще прошептал Евсей. -- Носом землю рыть стану, но эту сволочь из норы добуду.

   Кондрат Силыч по-отечески хлопнул Фраера по плечу и со стариковской рассудительностью заметил:

   -- Ты, Евсеюшка, успокойся и суслика не трогай. Водой из норы его не вылить, что ему теперь вода, туда почитай три ведра первача стекло. Ему сердешному теперь море покалено.

   -- Повезло зверушке, -- облизнулся Сорока.

   -- Зато похмелье будет -- не приведи Господи. Поехали, братцы, он сам окочуриться.

   Сон как рукой сняло. Ни в одном глазу, а жаль... Беда не приходит одна, после очередной колдобины Гришка заупрямился:

   -- Извините, люди добрые, но дальше не поеду. За тем пригорком Мишуки будут. Не с руки мне там появляться.

   -- Это еще что за хрень, такая? -- Поинтересовался Федька.

   -- У нас Гришуки, у них Мишуки.

   -- Че, медведи живут что ли?

   -- Нет, Михеи.

   -- Погоди, -- перебил я, -- в Мишуках должны жить Михаилы, а Михеи в .... гм... слово-то какое интересное получается.

   -- Вот потому и Мишуки. Пробовали они по-другому, да больно неприлично звучит. Четыре года мы с ними на Святках стенка на стенку бьемся.

   -- И каков счет?

   -- Два-два, в нашу пользу. -- Похвастался Гриша. -- Мой кулак все рожи Михеевские на ощупь знает.

   -- Потому-то и ехать боишься?

   -- Кто боится? Я боюсь! Да просто не соскучился еще по ним.

   -- Коли так, давай прощаться, -- кивнул я.

   Расстались мы с Григорием так же просто, как и встретились, с той лишь разницей, что сидел он теперь на телеге, а не на пне и в руках держал вожжи, а не петлю. Мы потопали в Мишуки, он развернул оглобли на Гришуки. Одна баба с возу -- и кобыле уже легче, а нас девять мужиков слезло, лошадка сразу рванула на рысях, только подковы засверкали. Мы еще взбирались на пригорок, а Гришки уже и след простыл.

   На вершине пригорка удалось осмотреться. Прямо по курсу, не далее чем в километре, опрятная, дворов на сто, деревенька. В отличие от Гришуков в Мишуках имелось две улицы. Одна тянется вдоль реки, кривая как бык помочился, вторая -- ровная, втыкается в первую под прямым углом. На этом перекрестке в центре широкой квадратной площади стоит церковь. Вся деревня утопает в зелени, редкий дом не имеет ухоженного палисадника. Но самое главное у берега, на привязи, болтается лодка. На чем переправиться нашли, а уж как -- придумаем. Для того людям язык и дан, чтоб договариваться могли.