Блаженны алчущие

Проклятье! Вот к чему привела твоя осторожность!

Под капюшоном, соскользнувшим с головы убийцы, открылось лицо — замотанное чем-то темным по самые глаза.

— Ты?! — вырвалось у Фрэнка. Несмотря на повязку, он уже знал, кто это, ведь на бегу убийца тоже кое-что уронил. На полу валялась табличка, покрытая грубо накарябанными словами: "где? лори? отвечай или умрешь".

— Отпусти ее, Мартин, — сказал Фрэнк твердо. Дуло пистоля уставилось немому в лоб. — Тебе все равно конец.

~*~*~*~

IV.

Он шел сквозь непогоду, жадно лизавшую нос и губы льдистым языком дождя. Вода капала с мокрого насквозь капюшона, скрывавшего его лицо от посторонних взглядов.

Хотя кто мог увидеть его сейчас, когда даже уличные псы попрятались, поджав хвосты, а бездомные попрошайки укрыли уродливые тела в подворотнях и под мостами? По темным кривым улицам Нижнего Города неслись бурные потоки, очищая их от отбросов и гнили, словно гнев Божий. Под разверстыми небесами остались лишь самые проклятые души. Такие, как он.

Кевин едва ощущал холодные струи, затекавшие под одежду, равнодушный к ветру, рвавшему с плеч плащ. Впереди уже виднелся, едва различимый на фоне грозового неба, силуэт дома, похожего на замок. Туда притягивало неумолимой силой, как голодного волка к оленьим тропам.

Калитка была заперта, но это не могло его остановить. Он легко перемахнул через ограду и замер в тени каменного столба, приглядываясь, ожидая увидеть на крыльце Боба Пайла, который дежурил сегодня.

Никого.

Дом Алхимика казался черной расплывшейся кляксой, светилось лишь несколько окон, ярче всего — одно, на втором этаже. Тишину нарушал только гул ливня и остервенелый вой ветра, предвещавший беду.

Хотя никто в этом доме не сравнился бы с ним силой, ловкостью и умением убивать, звериное чутье подсказывало: впереди — опасность. Но и это не могло остановить охоту, помешать ему взять то, за чем пришел.

Он почуял кровь.

Больше не скрываясь, Кевин побежал к крыльцу. Лужи взрывались под подметками сапог, по голенища замаранных городской грязью.

Он обрушил на дверь град ударов, для верности врезав пару раз ногой. — Открывайте! Именем закона.

Ответом стало бесконечное, вгонявшее в бешенство молчание. Куда могли деться эти ублюдки? Погода — срань божья. И где Пайл, будь он проклят? Небось надрался по самые брови, чертов пьянчужка, и дрыхнет где-то в углу, так крепко, что Алый человек, кто бы это ни был, мог бы перерезать жителей дома в соседней комнате, не потревожив его сна.

Кевин прислушался — только барабанная дробь капель по крыше… — Открывай немедля, сучья выблядь, пока я не выбил дверь! — рявкнул он наугад. — Я знаю, ты там.

— Кто там ходит?! — проскрипел из-за двери чей-то испуганный голос.

— Ищейка. Красный пес.

— Нашего Ищейку должны сменить только завтра.

Бесило, что приходится давать объяснения гражданской швали, переминаясь на пороге, как опоздавший ученик, но дверь выглядела солидно, и Кевин сделал последнюю попытку: — Я — Кевин Грасс, я уже был здесь у вас, с Филипом Картмором. Срочное дело.

Стукнул засов. В образовавшейся щели показались испуганный глаз и лезвие топорика, вздрагивавшего в неверной руке. — Приходите в дру…

Удар сапогом — и дверь отлетела назад, а с ней — обладатель глаза, получивший по лбу. Он только чудом не упал, и теперь стоял, покачиваясь, ошеломленный. Даже не попытался протестовать, когда Кевин забрал у него топорик.

Кевин узнал его — тот, с кривой шеей и дребезжащим смешком, что приходил опознавать Тристана. Жаннис. В холле он был один — хреновая охрана, как Кевин только что продемонстрировал. — Что… что… — Глазки плюгавого человечка выкатились от страха, но это мало о чем говорило. Лицо Кевина было не из тех, что хочешь увидеть на пороге своего дома в темный час, посреди бури. Да и в любое другое время.

— Я пришел осмотреть комнату скрипача. Где остальные?

— М-молятся, м-мой господин, где ж им еще… А я за сторожа.

— Разве сторожить должен не никчемный Ищейка, которого к вам приставили?

— Ээээ… этот ваш Боб Пайл любит выпить, господин Ищейка, прикурнул, да так, что и не добудишься… Может, вы потом как-нибудь к нам? Все же сегодня у нас праздник, священный день… — Человечек уже улыбался, весь такой дружелюбный. — На прощание уж я вам поднесу кружечку…

А вот это и впрямь подозрительно. Кевин разбил ему дверью лоб, сейчас обильно кровивший, да и вел себя, как последний грубиян. Это редко вызывало улыбки — разве что насквозь фальшивые, как у тех, кому есть что скрывать.

— Думаешь, я пришел сюда под ливнем, чтобы теперь уйти? — Его пальцы сомкнулись вокруг кривой шеи железным капканом. Человечек аж пискнул, вжав голову в плечи. — Веди меня туда. Сейчас же.

— Конечно, конечно, сей момент, зачем же так, господин Ищейка… — он еще что-то приговаривал, но Кевин не слушал этот скулеж, подталкивая его вперед.

На винтовой лестнице пришлось отпустить кривошеего и идти по пятам, помахивая топориком, на который тот то и дело косился — благо, изгиб шеи облегчал эту задачу.