Блаженны алчущие

— Я сам не думал, что посмею… Когда он начал падать, я испугался, шагнул назад — а он как-то так задел дверь, что она захлопнулась… Я даже не думал, что от такого удара можно умереть! Но ведь если его милость — государственный преступник, предатель, это же не преступление, да? — оживился мажордом. — Я даже правильно поступил, не дав ему уйти. Хотя мне все равно ужасно жаль…

Так-то так, только жирдяя уже ничто не спасет. Он был обречен с того момента, как Оскар Картмор и Кевин Грасс вошли в подвал.

Теперь, когда они знали, что произошло, его объяснения и оправдания никого не интересовали.

— Займись им, — обронил Оскар, а сам склонился над телом, обыскивая по-быстрому.

Кевин шагнул к мажордому. Тот то ли верно понял это движение, то ли услышал слова генерала, потому что принялся скулить и выть по новой, икая от ужаса. Одна из его штанин потемнела; в воздухе резко запахло мочой.

— Боги, Боже, пожалуйста, не надо…

Мерзкая работенка — как раз для Кевина.

Хотя… Почему, собственно? Он подумал — и не нашел ни одной причины, по которой должен выполнять чьи-то приказы, тем паче — кого-то из Картморов. Он мог развернуться сейчас, выйти и пойти восвояси. Он был свободен.

Разогнувшись, Оскар покосился на Кевина, явно недоумевая, в чем причина задержки. Подошел к жирдяю, сгреб его за волосы и лениво перепилил открывшуюся дряблую глотку.

— Все надо делать самому. Идем, — Даже не взглянув на человека, захлебывавшегося кровью у его ног, он вытер нож о рукав и с юной прытью взбежал по лестнице.

Что-то подсказывало Кевину: этот момент Оскар ему не забудет. И плевать.

~*~*~*~

— Не думал, что все так закончится.

Они с Оскаром стояли перед горящим особняком, в отсветах багрового зарева, превратившего звездную ночь в еще один день в преисподней. Вокруг с руганью и потасовками делили добычу головорезы, корчились раненые, на которых никто не обращал внимания; но даже в угаре и боли вся эта шваль не забывала держаться подальше от Алого Генерала.

— Закончится? — фыркнул Оскар. — Что это, к чертям, значит? Мы раздавили одну гадину — завтра приползет еще сотня. Все закончится не раньше, чем мы сдохнем. Да и то, только для нас.

По его лицу, обращенному к пожару, ползали огненные черви; волосы и бородка, медные с проседью, отливали багряным цветом запекшейся крови. Кевин никогда не замечал, чтобы Оскар засмотрелся на хорошенькую девушку или поднял глаза к небу, но сейчас он, похоже, любовался игрой пламени, пожиравшего останки дома Верретов. И выглядел почти счастливым, точно моряк, что вдохнул соленый морской воздух после долгих месяцев на суше.

Человек на своем месте — так хотелось сказать об Оскаре Картморе, неподвижном среди дыма, воплей, хаоса и смерти.

— Я хотел узнать, кто стоит за заговором, — объяснил Кевин. — Оказалось — старый дурак, которого прихлопнул собственный слуга. А для чего заговорщикам понадобилось совершать свои убийства таким причудливым способом, мы, похоже, никогда точно не узнаем.

Во всяком случае, я.

Грохот, звон и вопль, слившиеся воедино. Какой-то несчастный болван выскочил из окна на верхнем этаже. Он был одет в огненное оперенье, но улетел недалеко.

То ли кто-то из слуг, то ли головорез Оскара, слишком увлекшийся грабежом, чтобы вовремя дать деру. Не все ли равно? Один удар меча, и почерневшее лицо расслабилось навсегда.

— Тебе б в сестры милосердия, Грасс, — процедил Картмор сквозь зубы, когда Кевин снова встал рядом. — У меня нежная и чувствительная душа.

— Я заметил. Что это было, в подвале? Почему ты по-быстрому не прирезал ту крысу?

— Просто не захотел.

— Я-то думал, меня уже ничем не удивить. У кого-то слабость к девкам, у кого-то — к писклявым младенцам. Был у меня в отряде один, зарезать старика или бабу — как в зубах ножом ковырнуть; мог бы, глазом не моргнув, пошвырять детишек из окон на пики — да и швырял. Но когда ему пришлось прикончить шавку, едва не вцепившуюся ему в горло, ревел потом, как маленький. Так и сдох, спасая суку со щенками из дома, который сам же и поджег, — Алый Генерал смачно сплюнул — то ли выражая так свои чувства по этому поводу, то ли просто потому, что захотелось отхаркнуть. — Каждый глуп по-своему, но чтоб сломаться на этом визгливом старом трусе, на зажравшейся прислуге? У такого извращения и названия-то нет.

Кевин поморщился. — Идите в задницу, мой лорд. Да мог я его прикончить, мог. Просто стало вдруг противно. И я впервые спросил себя — а на кой, собственно, мне тогда это делать?

Похоже, ту жажду, что требовалось заливать чужой кровью, утолила бойня в Доме Алхимика. На долю Кевина остались лишь отточенные до совершенства движения и пустота внутри с привкусом праха.

— Ты еще слишком молод, Грасс, чтобы задаваться философскими вопросами. За тем, что тебе за это платят! Тех, кого ты сам жаждешь прикончить, тебе придется убивать за свой счет, в порядке, так сказать, благотворительности, — Генерал разговорился, видно, пребывал в неплохом настроении. — И ты еще хотел войти в Свору! Там место только тем, кому не нужна причина, чтобы убить — и очень весомая, чтобы не убивать.